Коллектив авторов - В боях за Молдавию. Книга 3

Это было в 20-ю годовщину освобождения города. Парк имени Пушкина. Здесь братская могила. На мраморных досках золотом выведены имена и фамилии погибших. Обыкновенные имена. Тяжелые венки, увитые черными лентами. Венков было много: от коллективов предприятий, от общественных организаций, от институтов и школ. И вдруг на одно мраморное надгробие ложится венок с надписью на креповой ленте: «Дорогому Феде — его однополчане». Люди, возложившие венок, отступили два шага и оказались рядом со мной. Это ветераны боев за Молдавию. У одних побелели виски, у других вся голова белая… Раскаленная августовским солнцем медь оркестра вздыхала печально и похоронно. Люди стояли вокруг могилы молча, преклонив головы. В такие минуты вопросов не задают. Но заговорил один из них — подполковник Трофим Степанович Тыщенко:

— Он наш ровесник. Мы уже стареем, а ему ведь никогда не будет ни тридцати, ни сорока…

Оркестр умолк. Толпа растеклась, уголок парка и улица, прилегающая к нему, приняли свой обычный вид, а мы все стояли под истомленным жарою кленом и говорили о Федоре Федоровиче Лисачеве, командире орудия 819-го артиллерийского полка, лежавшем в земле в нескольких шагах от нас. Говорил, собственно, мой новый знакомый, а я, слушая его, пытался представить себе недолгую жизнь Федора. Родом из Москвы… Босоногое детство в подмосковных лесах… Там же отшумела юность — с песнями, с первой любовью, с мечтами, похожими на ранние московские зори… Нет, он не допил еще юношеский хмель, не долюбил свою девушку, и мечта еще парила в вышине вместе с птицей, дерзнувшей перелететь неохватную ширь реки… В неполных восемнадцать он надел на стриженую голову красноармейскую пилотку и ушел из дому, чтобы разделить свою судьбу с судьбой всего народа…

— Федор был таким же, как мы все, больше всего ему хотелось первым ворваться на Украину к седому Днепру. Он много раз говорил мне об этом и в предгорьях Северного Кавказа, и на Кубани, и в Донбассе, когда мы шли освобождать Северную Таврию.

Мой собеседник вспоминал, как хотелось Феде увидеть себя стреляющим по фашистскому логову. Мы все понимали его без слов.

Яростно дрался он в бою. Дрался он геройски и под Одессой, и на Шерпенском плацдарме, и здесь в Кишиневе…

Фашистская пуля скосила Федю в темноте вечером 23 августа, на окраине города. Однополчане похоронили его спешно, по-фронтовому, на рассвете следующего дня. Из двадцати могил, вырытых в парке, одна досталась ему… Федины друзья живут далеко от Молдавии: в Минске и Волгограде, Москве и Каменец-Подольске, и приехали сюда, преодолев тысячи километров только ради того, чтобы положить венок на эту могилу.

Так однажды мраморное надгробие стало для меня и титульной страницей никем еще не написанной книги о недолгой жизни московского паренька, сражавшегося за освобождение молдавской столицы. Бывая теперь в этом уголке парка, я всегда мысленно листаю печальную книгу, и незнакомый мне, чужой Федя, — живым встает передо мной. Чужой ли? Разве может быть чужим человек, отдавший самое дорогое, что у него было, — жизнь за мою и всех живущих на нашей земле свободу? Он мне и всем нам брат родной и другим быть не может. Ведь еще до того, как он взял в руки оружие и вступил в бой с врагом, мы уже были братья, мы уже жили в братстве, дышали им, оно нам было завещано…

Многое о московском парне останется неизвестным: кем он хотел стать, кого любил, какие книги успел прочесть. Но не надо сомневаться: он знал истоки нашей дружбы и нашего братства, и имя Ленина ему было так же близко и дорого, как всем нам. Может быть, отец, а может быть, его старый и любимый учитель, но кто-то был рядом с ним, кто не по рассказам, а своими глазами видел, как совершалась великая Революция, и нe по принуждению, а по собственной воле поднялся на борьбу за новый мир, и потому он — их наследник, он не мог не принять всем сердцем завещанного ему… Было кем гордиться, кого ставить в пример: слава Чапаева гремела по всей стране, и таких отважных героев, как Щорс и Пархоменко, Ворошилов и Буденный, люди не видели еще со времен гражданской войны… Но сколько раз тот же Федя плакал в темном кинозале, видя на экране гибель Чапаева, с каким восторгом слушал он легенды о Котовском и радостью наполнялся безмерной, узнавал о том, как умело вел красные войска полководец Фрунзе, герой Туркестанского похода и штурма на Перекопском перешейке!

…Друзья познаются в беде. Русский парень знал, что Кишинев переживает большую, ни с чем не сравнимую беду. Поэтому он и пришел к нему на выручку.