Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Авианалет вызвал полторы тысячи пожаров и разрушил 90 % Сити. Две дюжины зажигательных бомб упало на собор Святого Павла. Так как его купол поначалу скрывали дымы от окрестных пожаров, многие опасались, что собор погиб. Но он уцелел, понеся лишь сравнительно небольшой ущерб. В остальном налет оказался настолько эффективным, что в Королевских ВВС приняли на вооружение похожую тактику, планируя воздушные рейды против немецких городов.

В Берлине Йозеф Геббельс злорадствовал в дневнике по поводу этой атаки, но вначале он обратился к рузвельтовской «Беседе у камина». «Рузвельт, – писал он, – произнес лживую и оскорбительную речь, направленную против нас. В ней он клевещет на рейх и [нацистское] Движение самым хамским образом и призывает к широчайшей поддержке Англии, в чью победу твердо верит. Вот пример искаженного восприятия реальности, присущего этим демократам. Фюрер еще не решил, как поступить по этому поводу. Я бы выступил в пользу по-настоящему жесткой кампании. Пора наконец крепко вдарить по США. Пока что мы только терпели, но, в конце концов, должны же мы иногда защищать себя».

Затем он с видимым удовлетворением обратился к люфтваффе и его недавним успехам. «Лондон дрожит под нашими ударами», – писал он. Более того, он заявлял, что это произвело огромное впечатление на американскую прессу и она просто ошеломлена. «Если бы только мы могли продолжать бомбардировки в таких же масштабах четыре недели подряд, – мечтал он. – Тогда все выглядело бы по-другому. Помимо этого, масса грузов не доходит [до Британии], мы проводим успешные атаки на транспорты и тому подобное. У Лондона в данный момент нет повода для улыбок, это уж точно» [807] Fred Taylor, Goebbels Diaries , 222. .

На сей счет Черчилль мог бы кое-что возразить. Время, выбранное для авианалета, который вызвал «Великий пожар», оказалось идеальным для возбуждения сочувствия американцев, как указывал в дневнике Александр Кадоган: «Это может невероятно помочь нам в Америке – в самый критический момент. Слава богу, при всем своем хитроумии, промышленности, эффективности немцы все-таки болваны» [808] Cadogan, Diaries , 344. .

Несмотря на новые жертвы и разрушения, Черчилль был в восторге от рузвельтовской «Беседы у камина». В канун Нового года он встретился с Бивербруком и своим новым министром иностранных дел Энтони Иденом – чтобы составить ответ. Присутствовал также главный из финансовых чиновников Черчилля – канцлер казначейства Кингсли Вуд.

Телеграмма начиналась так: «Мы глубоко признательны за все сказанное вами вчера».

Но Черчилль лучше всех на свете понимал, что в данный момент речь Рузвельта лишь череда хорошо подобранных слов. Она вызывала много вопросов. «Вспомните, мистер президент, – диктовал он, – мы не знаем, что именно вы имеете в виду и что собираются предпринять Соединенные Штаты, а ведь мы боремся за свое существование».

Он предупреждал о финансовых тяготах Англии, из-за которых многие поставки еще не были оплачены. «Как это может отразиться на международном положении, если мы не сможем расплатиться с вашими подрядчиками, которым надо платить рабочим? Разве противник не воспользуется этим как доказательством полного краха англо-американского сотрудничества? А задержка в несколько недель может создать именно такое положение» [809] Gilbert, War Papers , 2:1309. .

В конце своего дневника, на чистых страницах, отведенных под случайные заметки и под дополнения к предыдущим записям, Мэри цитировала книги, песни, отцовские выступления, выписывала отрывки смешных стишков. Она вела список книг, прочитанных в 1940 году. Их набралось несколько дюжин – в том числе «Прощай, оружие!» Хемингуэя, «Ребекка» Дафны Дюморье и «Лавка древностей» Диккенса, которую она не смогла дочитать. «Просто не вынесла эту румяную девчонку Нелл и ее престарелого дедушку», – писала она. Прочла она и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, отметив: «По-моему, написано кровожадно».

Она поместила сюда же слова песни под названием «Соловей на Беркли-сквер», гимна тогдашних влюбленных, самую свежую версию которого записал 20 декабря 1940 года американский певец Бинг Кросби. Вот один фрагмент (как его запомнила Мэри):

Йозеф Геббельс у себя в Берлине оттрубил полный рабочий день, а затем – через «свирепую метель» – отправился на машине в свой загородный дом на берегу озера Богензее, расположенного чуть севернее немецкой столицы. Снег, ощущение домашнего уюта (несмотря на то что в доме имелось целых 70 комнат), канун Нового года (в Германии этот день называют Днем святого Сильвестра или просто Сильвестром) – все это привело его в задумчивое настроение.