Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Мы нашли Бетанкура одного в обширном кабинете. Он усадил нас вокруг письменного стола своего, разговорился, и знакомство с ним сделалось у меня скоро. Старик показался мне живым, веселым, но не менее того почтенным.

Согласно сделанным накануне предварительным условиям, на следующее утро явился я опять к нему в тот же кабинет. Он сам вынул мне небольшую кипу бумаг, прося меня привести их в порядок. Я разобрал их и с удовольствием увидел, что дела у меня будет немного. Затруднительно было только каждую бумагу писать вдвойне: Бетанкур не хотел подписывать того, чего не понимает, а казенные места не обязаны были знать по-французски. И для того, на перегнутом пополам листе, на одной половине французское подписывал Бетанкур, а на другой русское скреплял я. Надобно было написать сперва бумагу, потом перевести ее, переписать и, наконец, занести ее под нумером в особую тетрадь. Новый начальник мой дивился гениальности моего проворства. Малое количество, самое содержание и краткость сих бумаг одни делали труд сей неважным.

Долго суждено мне было находиться при этом человеке. По многим отношениям был он лицо весьма примечательное, особенно же как выражение духа времени, смешения аристократических предрассудков с плебейскими промышленными наклонностями. Вот почему его самого, семейство его, всё, что мне известно о его жизни, хочу я изобразить здесь с некоторою подробностью.

Неподалеку от Лилля, во Французской Фландрии, и поныне можно найти городок или селение Бетанкур. Предки русского генерала были его владетелями и сохранили его название. Известно, что за люди были эти сиры. Когда, при герцогах Бургундских, вся эта страна начала процветать, и приняты сильные меры для безопасности жителей её богатых, торговых и промышленных городов, то владетели замков, лишившись средств вооруженною рукою делать поборы на больших дорогах, грабительство свое по соседству перенесли на другую свободную стихию. Услугами сих пиратов воспользовалось правительство небольшого Португальского королевства, которое, будучи прижато к Атлантическому океану, на него беспрестанно устремляло взоры свои и на его пространстве единственно искало себе чести и прибыли. Оно не обманулось: еще до Христофора Колумба и Васко-де-Гамы, смелыми португальскими мореплавателями обретены острова Зеленого мыса, Мадера и Азорские острова, и розданы им. Моряк Бетанкур один из сих островов с графским титулом получил в свое владение; иные говорят — даже Мадеру, но я за это не ручаюсь. Только потомки его, видно, лишились своего острова, ибо сделались испанскими подданными и жителями Канарских островов; и наш Бетанкур родился на счастливом Тенерифском пике, в счастливые для Испании дни короля Карла III.

Есть искусство вовремя родиться и вовремя умирать, в числе других Бетанкур имел и это искусство. Что бы было с ним, если бы родился он ранее? Из рук самой природы вышел он механиком. Заботясь о благе государства своего, Карл III устраивал тогда славные, покойные дороги, строил мосты, рыл канавы и чистил Гвадалквивир, одним словом создавал в Испании всё то, чего ей не доставало. Ему нужны были инженеры и архитекторы, для них заводил он школы и, подобно Петру Великому, подданных своих посылал учиться за границу. Отправленный им в Англию, Бетанкур провел там молодость свою. Когда Годой, князь постыдного Мира, ввел Бурбона Карла IV в дружественные сношения в союз с Французскою республикой, и испанским подданным открылся свободный путь в Париж, то Бетанкур воспользовался тем, чтоб посетить сей город, где после революции искусственная часть во всех отраслях промышленности стала достигать совершенства. Возвратясь в отечество, сделался он нечто вроде начальника сухопутных и водяных сообщений, полагать должно, не выше того, что у нас директоры департаментов.

С ним в Мадриде коротко был знаком посланник наш Муравьев-Апостол и, желая угодить Государю, который имел одинаковые вкусы с Карлом III, старался подговорить его приехать в Россию; но он никак не мог решиться. Заметив, однако же, что Наполеон отечество его с каждым годом более подбирает в мощные когти свои и предвидя беду неминучую, сам, наконец, предложил себя. За условленную цену, по контракту заключенному с ним, как с знаменитым художником, не более, приехал он в Петербург осенью 1807 года. Сумма, по условию ему назначенная, была немаловажная: двадцать четыре тысячи рублей ассигнациями, что ныне составило бы около девяноста тысяч. Танцовщицы и певицы, на которых деньги сыплят ныне без счета, едва ли столько получают, а он тоже некоторым образом принадлежал к разряду артистов: испанскому гранду столько бы не дали. На его беду, в самое время приезда его, курс на серебро начал возвышаться, а на ассигнации быстро упадать. Увидев, что через это лишается он более двух третей ожидаемого, стал он громко роптать; беспрестанно умножая содержание его, довели его, наконец, до шестидесяти тысяч рублей. Он этим не остался совершенно доволен: заметив, что в земле, куда он приехал, чин и военный мундир преважное дело, стал требовать того и другого, и его приняли в службу генерал-майором по армии. Тогда притворился он обиженным, утверждая, что чин сей слишком мал для человека, который в отечестве своем был министром; не вдруг, но через два года произвели его генерал-лейтенантом. Не помню за что, Государь пожаловал ему Аннинскую ленту; он отослал ее назад, утверждая, что ему, кавалеру св. Иакова Компостёлского, неприлично принять орден ниже его, и наоборот Государь прислал ему Александровскую ленту. Кто не знает, что орден св. Иакова, равно как и ордена Ависа, Алкантары, Калатравы, Монтеса, суть военно-монашеские братства, рассеянные по Португалии и Испании, и что Мальтийский почитается гораздо выше их? Но его ничем не хотели оскорбить.