Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Постоянно всю зиму Государь не оставался в Москве, на некоторое время отлучался в Варшаву и на несколько дней в январе приезжал и в Петербург. Его присутствием воспользовался исполненный тогда ко мне нежности Бетанкур, чтоб испросить мне полугодовой отпуск с сохранением жалованья, да, сверх того, с пожалованием единовременно, в виде вспомоществования, годового моего оклада. Государь велел сделать представление через Комитет Министров и в марте месяце его утвердил. С другой стороны, мать моя, узнав о тягостном положении моем, лишила себя четырех тысяч рублей ассигнациями, из числа сбереженных ею денег, и ими снабдила меня на дорогу. Но всё это было бы недостаточно, чтобы совершенно обеспечить меня на время сего дальнего (по тогдашнему) путешествия, если б один счастливый случай не пришел мне на помощь.

Из всех чиновников Министерства Иностранных Дел, Полетике и Блудову более всех Каподистрия оказывал приязнь и уважение; последнего называл даже перлом русских дипломатов. Первый зимой из Лондона был им вызван в Москву и, по его представлению, назначен там чрезвычайным посланником и полномочным министром при Северо-Американских Штатах; Блудов же, также призванный в Москву, на его место определен советником посольства в Лондон. Семейство его в эти годы несколько умножилось; при малолетних детях нужны были няньки, кормилицы, что вместе с прислугой заставляло его взять лишний экипаж. А как мне купить таковой было не под силу, и я страшился езды в дилижансах, мне незнакомых, а он отправлялся не морем, а через Германию и Францию, то и предложил он мне одно место в своем, с тем, чтобы счет издержкам на одну мою персону свести по окончании сей совместной поездки. Сколь ни выгодно было для меня предложение сие, я не от всякого бы его принял. Вышло на поверку, что дело обошлось для меня еще дешевле, чем я ожидал; ибо, когда пришлось мне, окончив путь, расставаться с Блудовым, он объявил мне, что счеты потеряны, и что не стоит спорить о такой безделке. Как быть? Вся деликатность поступка осталась на его стороне Одним словом, я прокатился даром.

Путешествие за границу.

Еще в конце марта уступил я даровую, казенную квартиру мою помощнику моему Нодену. За высокую для него цену, с семейством, жил он дотоле в наемной. И так, слава Богу, при этом случае удалось и мне кому-нибудь сделать одолжение. Я переселился к Блудову, в тот самый верхний этаж купленного им потом каменного дома на Невском проспекте, где за одиннадцать лет перед тем жил я так печально с сестрой Алексеевой. Вскоре приехал из Москвы и Петр Иванович Полетика и, пользуясь также гостеприимством хозяина моего, поселился со мной рядом. У всех у нас апрель прошел в сборах к отъезду.

Наконец, 27-го числа началось второе мое большое и любопытное путешествие. Так же как и при описании первого буду я говорить единственно о тех предметах, которые меня занимали, которые во мне возбуждали внимание. Ныне размножилась порода туристов; из самых отдаленных степных губерний наших, провинциалы так и валят в чужие края, и поездка за границу сделалась столь обыкновенным делом, скажу даже столь пошлым, что бывало в старину поездка из Москвы к Троице или в Ростов почиталась гораздо важнее. Следственно соотечественникам рассказывать подробно о том, что они все видели, а потомству о том, что оно, вероятно, увидит, почитаю занятием совсем излишним.

В день выезда нашего погода была самая благоприятная, и я довольно радостно отправился в путь. Так стояла она и следующие дни; несмотря на то, множество затруднений и неприятностей должны мы были сначала встретить. Отобедав в Петербурге, до Стрельны по гладкой дороге доехали мы довольно шибко; на дворе было уже не рано, мы переменили лошадей и намерены были ехать часть ночи. Шести верст не доезжая до станции Кипени, подле Ропши, подымаясь на небольшую гору, нашли мы ужасные сугробы снега, которые не успели еще стаять. В это время совершенно смерклось. Нельзя себе представить мучительнее езды в летнем экипаже по глубокому полурастаявшему снегу, в котором каждое колесо пробивает новую волею. Положение бедной Анны Андреевны было ужасное: она сидела с малыми детьми и женщинами в большой, тяжелой четвероместной карете и каждую минуту видела опасность быть опрокинутою и расшибиться вместе с ними. С мужем её следовали мы в открытой коляске и также не весьма веселым образом качались со стороны на сторону; пешком идти было тоже невозможно, ибо на каждом шагу надобно было проваливаться. Не менее трех часов подвергнуты мы были этой пытке, и шаг за шагом, уже за полночь узрели мы, как обетованную землю, красивый, чистый и хорошо прибранный станционный дом Кипени.