Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Другим указом от того же числа за Высочайшим подписанием наместник граф Воронцов уволен в отпуск на год за границу, а должность его поручена Грейгу.

И до получения указа из Сената мог бы Катакази, если б захотел, сдать мне должность; но он был так добр, что сего не сделал. В это время между тем произошла большая путаница: вследствие Высочайшего указа выше помянутого все бумаги из министерств и Сената посылаемы были в Николаев к Грейгу, а от него отправляемы были в Таганрог к графу, который, пересмотрев их, пересылал для исполнения в Одессу, где оставался Казначеев. Между Таганрогом и Одессой расстояние было более шестисот верст, следственно сколько времени потребно было на все эти рассылки, так что указ об увольнении губернатора от службы получен был только в первых числах октября.

К удивлению и к удовольствию моему он и тут не хотел оставить должности, хотя требовали того не только узаконения, но и приличие и здравый смысл. В случае взыскания, не я бы отвечал за то. Но вскоре сие должно было меня крайне оскорбить: Катакази всем объявлял, что при последнем с ним свидании граф убедительно просил его не покидать должности до прибытия Тимковского, давая тем чувствовать, что сие сделано было вследствие недоверчивости ко мне.

Весь этот мрачный октябрь прошел для меня самым неприятным образом. Разогорченный своею отставкою и возгордившийся будущим сенаторством своим, Катакази как белены объелся: никак не можно было с ним сладить. Я тоже почти беспрестанно был в раздражительном состоянии, и от того в Совете наши встречи не совсем были миролюбивы. От него слышал я пререкания и с своей стороны, виноват, позволял себе иногда колкости. Два человека, из коих один оставил службу, а другой готов был оставить место, могли бы, кажется, на малое время пробыть без ссоры.

В этом октябре случилось у нас одно ужасное происшествие. Рекомендованный мною, областный архитектор Г., которого, если припомнят, встретил я в Хотине в доме Лидерсов, оказался на опыте весьма плохим художником; я желал заменить его другим и даже просил о том графа, при отъезде его в Петербург. Вдруг от слуг его подан тайный донос исправляющему должность губернатора Катакази о том, что Г., вдовый, имеет связи с семнадцатилетнею, соблазненною им дочерью своею, что один уже младенец, ею рожденный и лишенный жизни, похоронен в Хотине и что такая же участь ожидает другого готового явиться в свет. По сделанным в тайне распоряжениям полиция вступила в его квартиру в самую решительную минуту, доказательства его злодеяния были явны; но несчастная девица от испуга в один миг умерла. Почитая виновного моим избранным, любимым, Катакази сему делу старался дать всевозможную гласность, с намерением очернить меня и в глазах начальства. В день похорон, когда преступный отец вышел, чтобы идти за гробом своей жертвы, собравшиеся перед домом, а может быть и собранные кучи народа стали бросать в него каменьями, и он должен был скрыться. Первый раз в Кишиневе страдал я сильною лихорадкою, когда сие случилось, и хотя этого человека давно уже и не видел я, не менее того был чрезвычайно тем встревожен Следствие, суд, наказание, ссылка, всё это происходило после меня.

Молдаване не менялись со мною: давно уже жил я с ним в мире. Со стариками был я почтителен, ласков и вежлив со всеми другими и старался во всех случаях показывать совершенное беспристрастие. Толкуя между собою, они не могли понять, в опале ли я у начальника или по прежнему пользуюсь его благорасположением. Они видели, как щедро Катакази награжден и вместе с тем удален от службы. Действительно, трудно было разобрать, где гнев его сиятельства и где милость.

Дела вообще по управлению Новороссийским краем посреди бывшей тогда суматохи шли не совсем исправно: всё делалось на бегу, на лету. В Таганроге граф подал Государю несчастную мысль прогуляться по Крыму и сопровождал его в сем путешествии. Лучи осеннего солнца, потеряв свою поразительную силу, гораздо лучше» если можно сказать, искуснее освещают прекрасную картину южного берега; природа там после летнего зноя, как бы отдыхая, улыбается всем. Это пленило Государя; прояснилось задумчивое чело его. Он избрал над морем большой участок земли, велел купить его и в тоже время случившемуся тут архитектору англичанину Эльсону велел наскоро начертить план не весьма обширного царского на этом месте жилища. Рассматривая план и довольный исполнением, при многих, говорят, вымолвил он: «ну вот тут-то домком заживем мы с Елисаветой Алексеевной». Неужели возымел он намерение тут поселиться? Выезжая из Крымского полуострова, граф расстался с Государем и в конце октября воротился в Одессу, где очень пристально принялся за дела.