Иван Третьяк - Храбрые сердца однополчан

Благодушествовать по-домашнему, однако, не пришлось. Когда голова наших колонн уже втягивалась в расположение своих войск, раздалось тревожно-властное:

— К бою!

Сориентировавшись наконец в обстановке, гитлеровцы подтянули свои части и открыли мощный огонь с фланга.

Огневой бой быстро набирал силу и охватывал все большее пространство. Одним из своих батальонов я решил укрепить наш передний край. Только что вышедшие из окружения гвардейцы заняли позиции в траншее и стали отражать атаку противника. Получалось так, что, уходя из вражеского тыла, мы «громко хлопнули дверью».

Ударил по противнику со стороны его же собственного тыла и батальон капитана Ф.Норика. По распоряжению штаба дивизии этот батальон еще сутки оставался за линией фронта — сперва прикрывал выход нашей группы, потом действовал самостоятельно, перерезая коммуникации врага, громя его резервы.

Энергично и смело маневрируя, батальон налетал на врага смерчем, наносил ему удары и тут же скрывался в лесах.

Когда этот батальон, нащупав слабое место в обороне противника, прорывался к своим, его действия обеспечивала рота старшего лейтенанта М.Лазарева.

Тем, кто остается на прикрытии, выпадают на долю самые тяжкие испытания. И ради боевых товарищей гвардейцы роты дрались самоотверженно. Многие из них погибли в неравном бою. К своим вышли в разное время лишь отдельные группы израненных, обессилевших солдат.

В течение нескольких суток мы не могли дождаться самого Михаила Лазарева. Невольно приходила в голову мысль, что и он погиб. Но Миша вернулся в наш строй. Его принес на себе ординарец, принес раненого, обмороженного, едва живого. Мишу отправили в медсанбат в тяжелом состоянии. А ординарец, храбрый солдат и верный боевой друг офицера, отоспавшись и придя в себя, рассказал целую историю.

Гитлеровцам удалось расчленить роту на мелкие группы. Пробиваясь вперед самостоятельно, эти группы, порой в несколько человек, наталкивались на вражеские засады, вели слишком неравные бои, отстреливаясь до последнего патрона. В такой обстановке управлять всей ротой Лазарев уже не мог. Группа гвардейцев, двигавшаяся под его командой, была атакована пехотой и танками врага. Один за другим погибали, сжимая в руках оружие, гвардейцы. Ранило и Лазарева. Ординарец сумел оттащить его в лес во время минутной передышки между атаками. И только им двоим, оставшимся в живых из состава небольшой группы, удалось оторваться от преследования.

Днем они отсиживались в какой-нибудь расщелине, а то под разбитой машиной, брошенной на обочине дороги, ночью двигались. Лазарев пытался ползти сам, но от боли и перенапряжения терял сознание. Большей частью его тащил на себе ординарец. Как назло, ударили по ночам, возможно, последние мартовские морозы. Лазарев обморозил ноги. Не было ни воды, ни пищи. На дневках ординарец, рискуя жизнью, подкрадывался к немецким кухням. Улучив момент, опорожнял пару котелков, перекладывая из них еду в свой котелок. Все это он делал под носом у зазевавшегося немецкого повара и моментально скрывался. Так он кормил своего командира и питался сам. Воду доставал где придется. Медикаментов под рукой не было никаких, и он не мог оказать командиру какую-либо помощь. А Лазареву становилось все хуже. Все чаще он ощупывал свой пистолет с несколькими патронами…

Труднее всего дались им последние сотни метров — передний край противника и нейтральная полоса. Приходилось ползти между вражескими окопами, по нескольку часов выжидать, пока задремлет наблюдатель сторожевого поста, который никак не обойти, защищаться ножом при случайном столкновении с каким-нибудь бродячим фрицем.

На шестые сутки они достигли нашей передней траншеи. Солдат сначала опустил в нее офицера, потом перевалился через бруствер сам. В тот же миг утреннюю тишину взбудоражила очередь немецкого крупнокалиберного — пролаял как бульдог. На том самом месте, где преодолевал бруствер гвардеец, вскинулись фонтанчики земли…

Старший лейтенант Лазарев не расставался со своим ординарцем до конца войны и службы в армии.

Прорыв через фронт и действия во вражеском тылу усиленного стрелкового полка представляют интерес не только как воспоминания, но также и в поучительном плане, и мне хотелось бы на сей счет поговорить пообстоятельнее. Собственно, я позволю себе повторить в основном все то, что сказал тогда командарму, вручившему мне награду и пожелавшему выслушать некоторые мои суждения о проведенной операции.