Алесь Адамович - Врата сокровищницы своей отворяю...

***

Вернемся к мыслям, размышлениям моло­дого Горецкого о белорусской литературе, о ее состоянии, о ее задачах, будущем.

В 1914 г. создает он драматизированную повесть «Антон» и тогда же печатает свою статью «Мысли и размышления» (все это пишется еще до начала империалистической войны).

Драма «Антон»... Обычная белорусская деревня, какой знал ее Горецкий, обычные крестьяне и жизнь обычная, деревенская. Но затронута она уже и «цивили­зацией», которую несут трактирщик и скупщик леса. Паны здесь какие-то очень анемичные, словно призраки прошлого, но все еще не отвалились, сосут трудовой пот. У пьяницы-лесника Автуха, панского угодника и под­халима, есть сын Антон, очень уж странный и ни на кого не похожий. Да, это тот Антон Жабон из соседней деревни Бель, который, «позвав детей своих, мальчика и девочку, к кресту у дороги, зарезал косой сына и страшно поранил себя, девочка убежала...» Так цити­руется в драме газета, которая будто бы сообщила о случившемся.

Случай этот автору — молодому студенту стал известен из рассказов крестьян, которые, конечно, нема­ло говорили о страшном происшествии в той местности.

Сначала был факт, случай, разговоры о нем. Драма создавалась с целью не просто передать ужасную историю, не просто «произведение» об этом написать а чтобы разобраться, понять: что же произошло, кто он такой, такой белорус-крестьянин, и что оно означает что обещает?..

Сразу же отметим, что Достоевский сильно ощущает­ся в авторском осмыслении действительного события.

Сама уже попытка — от факта идти к глобальным обобщениям о целом народе, о национальном характере, к социальным прогнозам, даже пророчествам — это как раз манера, «замах» автора «Дневника писателя», авто­ра «Братьев Карамазовых», «Идиота»...

Драма так и писалась, так и написана: с заботой, со стремлением не только дать свои психологические мотивировки случаю, создать жизненную ситуацию и т.д., но и увидеть за этим, показать глобальные сдвиги в общественной жизни, некую новую «философию» дня и день последующий...

На примере убийцы собственных детей?.. Но ведь Достоевский на отцеубийстве построил эпопею русского национального характера — «Братьев Карамазовых»!

Нужно быть Достоевским, чтобы на такое отва­житься...

Конечно, так.

Однако рискнул и молодой талант, тоже не боясь, что «обидит» свой народ, потому что знал силу своей любви и уважения к нему, верил в серьезность и важ­ность своих выводов. Знал, что раз жизнь такая, то литература не должна отводить глаза в сторону, нужно в самой жизни искать ответы...

Мы напоминали уже, что автор драмы «Антон» сразу крупным планом показывает, как «капитал», этот бандит с больших (европейских) дорог, начинает ры­скать и по лесным стежкам-дорожкам Белоруссии.

Вот почему убил? Аморальность, зверства, всегда сопровождающие «первоначальное накопление»...

Нет, не будем спешить. Горецкий, если и видит здесь, показывает связь между одним и другим, то совсем обратную.

Нежелание соучаствовать в том, что делается и как делается в мире — вот что направляет руку белорусско­го крестьянина Антона к ужасной и бессмысленной расправе над самой жизнью. Это та самая духовность, которую Горецкий видит в крестьянине, полемически подчеркивает в своих статьях, в своих рассказах.

Духовность?.. А на собственных детей руку подни­мает.

В том-то и была вся сложность художественной, идейной задачи, на решение которой отважился автор: показать, как положительное в общем человеческое качество, национальная черта крестьянина проявляется пока что уродливо, дико, бесчеловечно...

Однако катарсис должен быть жизнеутвержда­ющим — вот чего хотел, добивался своей драмой и в самой драме молодой писатель молодой литературы.

Наверно, невозможного добивался?.. Опять же не бу­дем спешить с выводами, снова почитаем саму драму.

«— А ты что за человек?

— Я не человек, я — пинчук».

Пословица-поговорка псевдо-полешуцкая, однако Горецкий пишет о своей Могилевщине и ведет спор не за полешука только, а за белоруса, за крестьянина белорусского вообще.

Как впоследствии Иван Мележ будет вести спор. Однако Мележ уже «исторически» оспаривает эту обид­ную поговорку в своей «Полесской хронике», как бы утверждая: не только сегодня нет (это теперь каждый видит), но и никогда не было в той поговорке правды!

Когда же молодой Максим Горецкий начинал писать, белорусским авторам с горькой горячностью приходи­лось утверждать ту элементарную правду, что и мужик любит, радуется, ненавидит, горюет, страдает, печалит­ся — и не как «пинчук», «полешук» и еще что-то такое там, а как человек .