Бетти Лифтон - Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

И все же полковник Ковальский смог помочь Корчаку, причем таким способом, который никто из них не предвидел. Однажды до Ковальского дошло известие, что полиция задержала Януша Корчака за отсутствие у того нарукавной повязки и собиралась снова отправить его в тюрьму Павяк. Полковник немедленно связался с главным врачом немецкого отдела здравоохранения доктором Вильгельмом Хагеном (известного как «добрый немец»), который был у него в долгу. Ковальский вправил ногу еврея, бывшего другом доктора Хагена со студенческих времен, а теперь попросил его о встречном одолжении — дать медицинское заключение, которое освобождало Корчака от опасности попасть в тюрьму. План чуть было не привел к неприятным последствиям. Когда полицейские привели Корчака в кабинет Ковальского, он отказался пройти осмотр у доктора Хагена. Делая вид, что он не знает немецкого, Корчак заявил, что совершенно здоров и не станет раздеваться. Наконец Ковальскому удалось убедить его снять одежду. «Я поразился, увидев, до чего он истощен, — говорил Ковальский. — У него была жидкость в легком, грыжа, ноги чудовищно распухли — и это далеко не все». Написав заключение, Хаген сказал Корчаку: «Надеюсь, вы все же будете носить повязку, ведь второй раз я не смогу вам помочь». На этот раз Корчак ответил по-немецки: «Обещаю вам, что никогда ее не надену».

Первого ноября, в День всех святых, когда поляки приходят на кладбище, чтобы возложить цветы и поставить свечи на могилы своих близких, Корчак подкупил охранника и вышел из гетто. Он отправился в Беляны, навестить Марину Фальску и детей. До места он добрался к полудню, продрогший и измученный долгой дорогой. Марина и ее коллеги, пораженные видом Корчака, засуетились, стараясь усадить его поудобнее. Услыхав, что пришел пан доктор, сбежались дети. Один малыш открыл рот, показал, что у него выпал зуб, и потом попросил монетку. «Плачу только в обмен на зуб», — весело сказал Корчак.

После того как Корчак осмотрел детей и поговорил с ними, Марина предложила ему зайти в ее комнату, отдохнуть и выпить чаю. Когда они остались одни, она призналась, что укрывает трех еврейских детей. Она смогла пойти на это, поскольку дети прекрасно говорили по-польски, но раскрыть их национальность другим воспитанникам она не решилась, боясь, что те ненароком проговорятся.

Корчака не надо было убеждать в том, что жизнь и по эту сторону стены полна опасностей: польское население страдало от нехватки продовольствия и топлива, немцы тысячами угоняли варшавян на принудительные работы в Германию. Многие погибали от рук нацистов, в том числе и бывший стажер Ян Печинский, которого Марина готовила себе на замену в качестве директора приюта.

Когда Корчак поднялся, чтобы вернуться в гетто до наступления комендантского часа, Марина попросила сторожа интерната Владислава Чихоча проводить доктора. По дороге Корчак попросил Владислава не покидать Марину и детей до конца войны (Чихоч счел эту просьбу за оказанную ему честь), а прощаясь, уже вблизи стены, поцеловал его в лоб. Владислав проводил взглядом Корчака, исчезнувшего за воротами гетто.

Через десять дней после этого посещения Белян гестапо расклеило объявление, где говорилось, что любой еврей, покидающий гетто без официального разрешения, будет арестован и расстрелян. Неделей позже немцы схватили восьмерых евреев, пытавшихся тайно пронести в гетто продукты из арийской зоны, и приговорили их к смертной казни. Юденрат обратился к немцам с просьбой помиловать провинившихся и провести «законную процедуру судопроизводства». Однако в семь тридцать утра семнадцатого ноября немцы приказали польской полиции привести приговор в исполнение в тюремном дворе. Шестеро из «преступников» были женщинами. Одна из них, шестнадцатилетняя девушка, молила Бога считать ее смерть жертвой ради ее народа, чтобы прекратились казни евреев. Тысячи людей, стоящих вокруг тюрьмы, рыдали. Слезы были и на глазах польских полицейских, когда они стреляли по команде офицера.

Несмотря на все ужасы гетто, люди цеплялись за надежду, что война скоро закончится поражением немцев. Евреи ждали этого дня с такой страстью, писал Хаим Каплан в своем дневнике, что отказывались кончать жизнь самоубийством, боясь пропустить его наступление. К середине декабря, казалось, для таких надежд появились основания: после трехмесячного стремительного движения в глубь России немцы встретили сопротивление у ворот Москвы, а США вступили в войну с Германией и — после нападения японцев на Перл-Харбор 7 декабря — Японией. Но в Варшаве еще не знали, что немцы построили в Хелмно первый лагерь уничтожения и теперь могли отказаться от использования пулеметов для массового умерщвления евреев, как это было в Киеве, Риге и Вильнюсе, где за этот период они расстреляй соответственно 34 000, 28 000 и 25 000 евреев.