Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Таковы были первые дни. Но по мере того как рассказы Аннабеллы о её жизни с Байроном постепенно раскрывали, что это была за жизнь, возмущение её родителей росло. Леди Ноэл, всегда жаждущая деятельности, предложила отправиться в Лондон посоветоваться с юристом. Сама Аннабелла была сбита с толку новостями, которые приходили с Пиккадилли. Похоже, что её соображения о болезни не подтверждались. Доктор Леманн писал: «Что до состояния рассудка моего больного, то я должен сказать, что не нашел ничего похожего на настоящее помешательство. Он отличается крайней раздражительностью, что, вероятно, является следствием неправильного функционирования печени и органов пищеварения и при неумелом лечении могло бы перейти в помешательство, но мне кажется, что всему этому нетрудно положить конец».

Если он в здравом уме, его поведение непростительно, и благочестие леди Байрон, так же как и её рассудочная гордость, диктовали в таком случае тяжелый, но необходимый выход. С её точки зрения земная жизнь была только приготовлением к бессмертию. Она не чувствовала себя вправе провести эту жизнь с существом осужденным, которое повлечет её за собою на вечные муки. И она приходила к решению о неизбежной разлуке. Но это повергало её в отчаяние.

Леди Ноэл в Лондоне, наоборот, испытывала то чувство приятной важности, которое испытывают старые женщины, освобожденные от любовных волнений, когда им удается освободить от них молодых. Она советовалась со знаменитым законоведом, сэром Самуэлем Ромильи, и, кроме того, с молодым, блестящим адвокатом, доктором Лэсингтоном: «Этот человек — совершенный джентльмен, такого ясного и блестящего ума я никогда не встречала. Он держится того же мнения, что и все, а именно, что ваш отец должен предложить дружеское соглашение. Я уверена, что лорд Байрон не станет противиться этому… В обратном случае, Лэсингтон полагает, церковный суд разрешит развод из-за грубого обращения и жестокости». Когда она узнала о решении дочери, то одобрила его.

2 февраля сэр Ральф послал Байрону письмо с предложением развода. Оно было перехвачено миссис Ли, которая отослала его обратно, надеясь избежать рокового решения. Тогда сэр Ральф приехал в Лондон, второе письмо было вручено в руки Байрону. В нем сообщалось, что родители его жены не считают себя вправе разрешить ей вернуться к нему и просят указать его поверенного. Байрон был поражен и потрясен до крайней степени. В руках были два письма Аннабеллы, написанные ею при отъезде, и такие нежные. Что же случилось? Он не мог поверить, что это решение принято леди Байрон. Почему она его покинула? Она страдала от его характера, но ведь она простила… Августа? Но обе невестки теперь, казалось, объединились против него. Может быть, он и находил странное удовольствие в намеках, которые по наивности считал непонятными, но какие доказательства могла бы представить леди Байрон, а кроме того, разве со всем этим не было покончено задолго до его женитьбы?

Немыслимо, чтобы женщина могла покинуть его таким образом! Когда её присутствие раздражало, он мог забавляться мыслью о разлуке, но сам факт приводил в ужас. Сентиментальный хамелеон, он теперь вспоминал только их счастливые минуты. Накануне еще, в гостях у леди Мельбурн, он пел дифирамбы своей жене и целый час только и говорил о её замечательных качествах.

Байрон — леди Байрон: «Все, что я могу сказать, кажется бесполезным, и все, что бы я мог сказать, тоже, без сомнения, будет тщетно; и все же я хватаюсь за обломки моих надежд, покуда они не исчезнут навеки. Разве вы никогда не были счастливы со мной? Разве вы никогда этого не говорили? Разве мы не обменялись обоюдно изъявлениями нежности и привязанности, самой теплой и самой взаимной? Разве это не проявлялось почти каждый день хоть у одного из нас, а чаще у обоих?..»

Он имел основание думать, что Аннабелла будет тронута этим призывом. Жена Флетчера, которая тогда находилась при ней, была свидетельницей её отчаяния. Но Аннабелла знала теперь, что никакая супружеская жизнь с Байроном невозможна, а он в своих расчетах упустил из виду существенный элемент — религиозную твердость Аннабеллы. Он не верил, что она может быть неумолимой. Но как же не быть такой, когда веришь в непогрешимость своих суждений — и не из-за силы собственного ума, но по божественному наитию? «Я считаю, — писала она миссис Ли, — что мой долг поступить так, как я решила». Байрон пустил в ход все свое очарование и кокетство, свое красноречие и детскость: «Мой дорогой Пип, не можете ли вы уладить как-нибудь все это? Я просто болен от этой истории». Потом, когда увидел, что она непоколебима, он, поддаваясь своему неистовому характеру, сделал нелепый жест, послал ей одно из писем, которое она писала, будучи невестой, то самое, где говорилось: «Я буду слишком счастлива — возврата не будет». Он подчеркнул эти слова и прибавил на полях: «Сбывшееся предсказание, февраль 1816», а внизу страницы написал три строки из Данте: