Сергей Никоненко - Далёкие милые были [litres с оптимизированной обложкой]

– Все наши сомнения, что возникли на приёмных экзаменах при поступлении, развеялись, как дым. Так держать! – и вдруг назвал меня Сергиусом. – Сергиус, благодари Тамару Фёдоровну, она тогда, в «автобусе», стояла за тебя горой.

Тамара Фёдоровна в этот момент с невероятной нежностью и улыбкой посмотрела на меня и едва заметно потянулась корпусом в мою сторону. Так мамы тянутся к малолетним детям…

На каникулах поехал с отцом охотиться на Смоленщину. Посетили многочисленную родню и остановились в Хонюках у Валентина.

Ко второму семестру все приступили хорошо отдохнувшими, весёлыми и энергичными. В Жанне Болотовой я заметил едва уловимую перемену. Она была и без того таинственная, а сейчас ещё кому-то или чему-то, только ей ведомому, улыбалась. Что-то стало с её походкой – казалось, она ступала, не касаясь земли. Напевала что-то… Я прислушался – одна песенка была про бумажного солдатика, висевшего на ниточке. Спросил её:

– Жанн, какие-то ты интересные песенки поёшь. Откуда они такие?

– Это Окуджава. Булат, – улыбаясь, ответила она.

От студентов-режиссёров с нашего курса мне посыпались предложения как из рога изобилия. Самой интересной стала для меня роль в отрывке, который Юра Швырёв собирался поставить по поэме В. Луговского «Новый год». Тогда считалось, что в этом произведении и мысли были свежими и смелыми, и образы неожиданными и глубокими.

– Эту работу мы обязательно доведём до ума и покажем на экзамене в летнюю сессию, – прокомментировал Сергей Аполлинариевич.

Была назначена репетиция с мастером. Сыграли отрывок. Сергей Аполлинариевич попросил Швырёва как режиссёра подумать о музыкальном оформлении этого поэтического отрывка, дал несколько ценных советов мне и Полоскову, показал Григорьеву, как можно эксцентрично решить образ художника, а Швырёву-актёру сделать историка, по натуре – мистика и зануду.

На следующей репетиции отрывка в нём уже зазвучала скрябинская «Поэма экстаза», что придало внушительный объём постановке. Швырёв включил фрагмент из «Илиады» Гомера. Григорьев остро подал своего художника. У нас стало получаться настоящее произведение: отрывок воспринимался ярко уже не только за счёт персонажей – он порождал новые грани прочтения во времени и пространстве. Мне же нравилось под приглушённую музыку пристально всматриваться в зрителя и периодически общаться с ним на протяжении всего действия.

В марте Ольга Красина ушла сниматься в кино. Ей предложили роль в фильме-опере «Пиковая дама», и она бросила из-за этого институт. На её место пришла красивая девушка из Таллинна Лариса Лужина.

В мастерской кипела работа над отрывками. Аудитория расписана по часам, по минутам. Отрепетировал в одном отрывке – жди другого. Если ждать долго, то можно в читальный зал пойти или фильм посмотреть в одном из трёх кинозалов.

Жили дружно, правда, один из будущих режиссёров держал со всеми дистанцию. Это был студент-албанец Митхат. Он по собственной инициативе «стучал» на однокурсников декану, о чём нас предупредила секретарь деканата. С Митхатом никто не хотел работать. Однажды он своим вкрадчивым голосом пожаловался:

– Сергей Аполлинариевич, я не знаю, что и как делать… и со мной актёры не хотят репетировать…

– Что ты говоришь? – как бы с сочувствием протянул Герасимов. – А с кем бы ты хотел работать? Давай мы с Тамарой Фёдоровной попросим, глядишь, и согласятся.

– Мне надо: мама – Лужина, подруга – Лысенко, а ребёнок – Никоненко. Всего три…

– Сергей Аполлинариевич, – я встал, – мне Митхат предлагает играть дошкольника. Я готов сыграть взрослого сына, но он настаивает на младенчестве… Отрывок прямо как индийское кино: у матери нет денег на лекарство, подруга матери идёт на панель, чтобы помочь их найти, а ребёнок весь в горячке…

– Сергиус, разделяю твои сомнения, – согласился Герасимов, – но ради эксперимента стоит попробовать. Где же рискнуть, как не в институте, в лабораторных условиях.

Мы с Ольгой и Ларисой согласились. Я понял «лабораторные условия» по-своему. Мастер употребил слово «эксперимент», а раз так, то можно довести эту мелодраму до буффонадного фарса, «шапито».По замыслу Митхата, ребёнку-переростку (читай «недорослю») становится плохо, и мама одевает его, чтобы срочно отвести к врачу. А во что одевает? Здесь пространство для творчества! Я вспомнил, что сам носил в шесть лет. Не поленился и не поскупился – купил байку [39] Ткань с начёсом, из которой в числе прочего шили детскую одежду и бельё. , чулочки хлопчатобумажные и резинки для них с креплениями. Уговорил маму, чтобы сшила мне на швейной машинке лиф, как я носил в детстве. И «фейерверк» был готов!