Максимилиан Маркс - Записки старика

Более двух лет я занимал соседственную с ним комнату и видывались мы почти ежедневно; и, несмотря на то, он во все это время выпил у меня не больше трех стаканов чаю и одного стакана кофе и то без сахару, да еще одну рюмку вина в день моих именин. Чрез два или три месяца нашего сожительства он сам предложил мне пользоваться получаемыми им газетами и хотя небольшою, но отборною его библиотекою, состоящею преимущественно из французских книг; и тогда дверь, соединяющая наши комнаты, прежде наглухо забитая, была открытая, и мы могли иметь сообщение между собою, не проходя по коридору. Гостей у него не было никаких, а посетителей он всегда приводил с собою. Посетители по большей части уходили сейчас же, получивши просимое; с некоторыми только он разговаривал около получаса и никак не дольше. Вот какие разговоры мне пришлось слышать:

– Не понимаю, коллега, почему ты, имея диплом, да еще и какой, не хочешь поступить на службу. Ведь ты мог бы сделать себе славную карьеру, – говорил пришедший учитель гимназии Суходольский [93] Суходольский Юлиан Михайлович, в 1824–1829 гг. преподаватель естественной истории, технологии и химии в Витебской мужской Александровской гимназии. Окончил курс учительской семинарии при Виленском университете. Издал «Политическую географию» и «Описание 5-й части света или Океании» (на польском языке). Был уволен из гимназии «за ябедничество на директора Телешева». .

– В том-то и дело, что я не хочу быть карьеристом. Мне очень неприятно слышать от тебя этот вопрос. Ну, вот, ты на службе, а сделал карьеру? Тепло ли тебе самому на свете, а не только другим от тебя? Да и сделал бы ты, как говоришь, карьеру, чем же сделался бы сам? Чиновником, т. е. дармоедом, паразитом и даже кровопийцею! Нет! На службе служить человечеству невозможно. Ты и множество подобных тебе «служат несомненным тому доказательством», – ответил Вирло.

Суходольский возразил ему что-то.

– Оставь этот разговор, прошу тебя, ежели не хочешь ссориться со мною. Ты был честным человеком и не будешь подлецом – этого с тебя и довольно. Но ты родился тряпкою, а я тряпкою не сделаюсь.

В другой раз я слышал такие слова, обращенные к какой-то неизвестной мне личности:

– Да. Положение ваше нехорошо. Помочь вам необходимо. Но вот беда в чем: вам теперь нужно не менее 60 рублей, а я сейчас не могу издержать столько. Выбирайте: или возьмите теперь 25 рублей, а за остальными 35-ю приходите послезавтра, или не берите ничего, а тогда получите, сколько вам будет нужно.

– Как я вам благодарна, Иван Иванович за ваше беспокойство. Ведь все пошло отлично, как по маслу. А то приходилось хоть плачь! – говорила вошедшая в комнату Красовская, немолодая уже девица, получавшая из казначейства после смерти отца полковника или генерала пенсию.

– Зачем плакать? Нужно в таком случае смеяться, но смеяться так, чтобы плакал тот, кто хочет, чтобы вы плакали. А что N? Я думаю, прыгал он перед вами, – спросил Вирло.

– Уж и как еще.

– И вы не смеялись?

– Мне его стало жалко, – сказала Красовская.

– Позвольте вам сказать, что жалеть мерзавцев – непростительный и смертельный грех.

Обстоятельства дела г-жи Красовской мне неизвестны, но как обращался Вирло с теми, кого называл мерзавцами, раз только мне удалось видеть.

– Что вам нужно от меня, что вы ко мне пристали, зачем пришли. Нет у меня для вас ни копейки, убирайтесь вон! – кричал он, выталкивая в дверь какого-то тщедушного вошедшего с ним господина.

Я заглянул в его комнату.

– Доносчик, фискал, шпион, бестия! И пристает еще – помоги ему! – обратился он ко мне в сильнейшем раздражении.

Это был, как я узнал после, некто Кишка – музыкант, танцмейстер, живописец и преподаватель французских, немецких, итальянских и прочих уроков, родной и неотродный братец издателя огромнейшей по формату газеты в Петербурге на шести языках, купец, Le Marchand, Der Kaufmann и пр., подписывавшегося граф Викентий Кишка-Жгерский из Цехановца [94] Кишка-Згерский Викентий Андреевич (конец XVIII в. – 1840?), литератор, петербургский чиновник и издатель. Его литературные произведения были осмеяны Адамом Мицкевичем. .

Вообще мой соседушка был очень скуп на похвалы при оценке людей, и за то многие в городе его недолюбливали. Генерал-губернатора он величал ухмыляющимся сиятельством,а Гюбенталя не звал иначе как трансцедентальным акробатом.

К женщинам он был далеко снисходительнее и в обществе их был неловок, молчалив и застенчив.