Коллектив авторов Филология - Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

— Давай подожжем избу, — предложил хозяин.

— Давай, — согласился приятель.

— Поглядим, как она гореть будет… Старуха, выноси на улицу сундуки!

Старуха вынесла имущество, старик подставил изнутри лестницу, взобрался по ней и поджег спичкою солому, а сам сел на лавку. Приятель, увидев, что дело принимает серьезный оборот, удрал.

На следующее утро мать сказала мне:

— Сходи, Саша, на новый пруд и налови отцу карасей на обед. Сегодня среда.

Я с охотою пошел. Это был большой пруд, выкопанный братом недалеко от усадьбы. Вокруг него было посажено свыше двухсот молодых деревьев, обещавших со временем густую тень. Брат напустил туда на племя крупных карасей. Когда я закинул удочки, мимо меня сотский и какое-то другое деревенское начальство провели виновника вчерашнего пожара. Вели его к становому как поджигателя. Увидев меня, он остановился и попросил милостыню…

Через полгода меня в Петербурге пригласили в камеру судебного следователя для дачи показаний о личности поджигателя. Я постарался особенно оттенить его невменяемое, обалдело-пьяное состояние. Целый год почти я в переписке запрашивал, между прочим, брата и о судьбе старика и получал один и тот же лаконичный ответ: «Сидит».

Мне пришлось после этого еще раз побывать в Мелихове. Оно было в удивительно цветущем состоянии. Все посаженное в прошлые годы разрослось; появились новые насаждения; огород был разработан на славу. Глядишь на все, и у тебя, что называется, слюнки текут. В доме обстановка та же: те же часы в столовой, тот же портрет Пушкина, те же неизменные прошеные и непрошеные гости за столом, тот же графинчик с загадочными травами перед прибором отца, то же радушие и гостеприимство, но только брат как будто уже не тот. Он похудел, слегка как будто сгорбился, и жира в подкожной клетчатке стало как будто меньше. Но он был по-прежнему ласков со всеми и разговорчив. За обедом он рассказал, между прочим, как простой народ понимает его произведения.

Пришел к нему как-то работник Роман и попросил почитать чего-нибудь от скуки. Брат дал одно из своих произведений 3, в котором героиня-крестьянка преступает крестьянскую мораль, но вместе с тем вызывает к себе в читателе искреннюю симпатию и сожаление. Того же автор ожидал и от Романа и его аудитории. Но Роман дал категорический отзыв:

— Ишь, подлая…

Все сидевшие за столом весело засмеялись. Одна только мать чуть-чуть улыбнулась… После обеда, когда я вошел к ней в ее комнату, она грустно сказала:

— Антоша бедный что-то покашливает…

Сердце матери чуяло надвигавшуюся беду…

На следующий день около полудня мы с братом остались наедине и сидели в саду на скамеечке. Брат поеживался, грелся на солнышке и как-то скорбно смотрел на окружающее.

— Не хочется что-то ни сеять, ни садить, и в будущее вперед заглядывать не хочется, — заговорил он.

— Полно, пустяки. Это — мерлихлюндия, — утешил я, сознавая, что говорю банальность.

— Вот что, — проговорил он твердо, обернувшись ко мне лицом. — После моей смерти сестре и матери я оставляю то-то и то-то, на нужды образования то-то…

Он перечислил свое словесное духовное завещание и закончил словами:

— Так помни же. Ты старший брат…

Тяжело мне было слушать это. Кругом все цвело, радовалось, жило и благоухало, а тут врач, ясно сознающий свой недуг, — врач, которого не обманешь никакими софизмами, — читает себе отходную… Не дай Бог никому переживать такие моменты…

Это был мой последний визит в Мелихово. Скоро оно было продано со всею тою любовью, которую питал к этому уголку брат, и со всем тем, что было в него вложено, чтобы сделать его цветущим кусочком земли.

С Мелиховым связано, между прочим, и большое семейное горе. Брат уехал куда-то. Хозяйничал отец, и хозяйничал, что называется, вовсю, делая по большей части то, чего не нужно было делать. Привезли как-то из Лопасни провизию. Отец, всю жизнь страдавший грыжей, поднял пакет с полупудом сахара и вызвал этим ущемление грыжи 4. Его с трудом доставили в Москву и поместили в клинику, где хирургическим путем была удалена омертвевшая часть кишки. Операцию почему-то пришлось повторить, но он не вынес ее и умер на операционном столе.

Между тем здоровье потребовало переезда брата в Ялту. Но и оттуда он писал мне: «Ялта скучна». И немудрено, потому что там ничто не напоминало Мелихова, разве только одни гости, число которых здесь увеличилось вдвое, если не втрое.