Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

© Карпов А.Е., текст, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

– Шах! – ферзь мгновение парит над полем и почти бесшумно останавливается перед королем противника. С кровати мне не видно доски, но по напряженной позе отца я понимаю, что это еще не финал. Соперник может ускользнуть, придумать ловкий ход, изменить позицию, провести мощную атаку и вырвать победу.

В комнате висит тишина: серьезная, но не тяжелая. Нет в ней ни гнета, ни бремени, ни опасности. Мне спокойно и радостно от этой тишины. Будь я чуть старше, я бы мог назвать это состояние гармонией, умиротворением, безмятежностью. Но мне только четыре, и я пока не умею разбираться в своих внутренних настроениях. Однако чувствую, что, как только деревянные фигуры начинают свое волшебное движение по клеткам, что-то внутри меня отзывается какой-то чудесной мелодией, которая не слышна другим. А мной она овладевает совершенно. Заставляет вдохновенно следить за неспешным маршем то робких, то просто деловых, то неожиданно решительных пешек. Неотрывно наблюдать за плавным скольжением вовсе не грузных слонов и за резкими скачками грациозных коней. Поглядывать на строгую, неприступную башню, называемую ладьей, и стараться предугадать, когда из терпеливого стража-охранника она преобразится в грозного воина. Сопереживать королю, которого, несмотря на все старания верного войска, неминуемо ждет поражение. И восхищаться, и преклоняться перед доблестью, благородством, жертвенностью и мастерством ферзя.

Я прикрываю глаза и снова вижу плывущую над доской белую фигуру. Она тонка и изящна, но обманчивая легкость не может заставить забыть о скрытой в ней силе и власти, которую она постоянно проявляет на поле, предавая сражению ту остроту и накал, без которых невозможна ни одна настоящая битва. Если король – терпеливый тактик, ожидающий от своей армии хитрых ходов и блестящих атак, то ферзь – отчаянный полководец и вместе с тем мудрый стратег, умеющий не только нападать, но и маневрировать, и при необходимости отступить, передохнуть, снова собраться и так развернуть на поле свои войска, что сопернику неминуемо придется отойти и признать поражение.

Ферзь в моем воображении вальсирует над доской, и я, конечно, не слышу приближающихся к кровати шагов.

– Опять? – Строгий вопрос мамы обрывает мелодию, ферзь падает, и мне кажется, я слышу громкий стук деревянной фигуры. Распахиваю глаза и понимаю, что стук действительно был. Это сосед положил короля на доску, признавая превосходство отца.

Мне неуютно под строгим взглядом матери. Я пойман, уличен, застукан. Ведь она строго-настрого запретила мне играть даже в воображении. Почему-то мое увлечение доской и фигурами казалось ей страшным и опасным. Она настолько привыкла бояться за мое физическое здоровье, что живой интерес к шахматам у маленького ребенка показался ей симптомом психического недуга. Страхи эти вполне объяснимы – мама никак не могла избавиться от страха меня потерять. Ведь это едва не произошло. Мне не было и двух лет, когда коварный коклюш привел меня к порогу смерти. Я задыхался, изо рта шла пена, и врачи, не выбирая выражений, сообщили маме, что часы мои сочтены. Не представляю, как можно выдержать подобную весть, как найти в себе силы куда-то двигаться и что-то делать. Но мама сделала: послушала двух моих бабушек и священника, которые в три голоса твердили, как будет ужасно, если невинное дитя преставится некрещеным. Решиться на подобный шаг в те годы – огромный риск. Еще был жив Сталин, и, скорее всего, если бы о мамином поступке стало известно, карьера отца закончилась бы в одно мгновение. Но по сравнению со смертью ребенка ничто не имело значения.

Насколько же страшно было маме отрывать меня от себя, насколько жутко было видеть, как меня – полуживого – окунают в ледяную купель! Но холодная вода стала тем самым клином, что вышиб из меня коварный коклюш. От стресса я закричал во всю мочь, а священник засмеялся и объявил свой вердикт:

– Жить будет.

Я выжил, но продолжал доставлять маме постоянные волнения своими бесконечными простудами: фарингиты, тонзиллиты, ларингиты были моими постоянными спутниками. Если и быть благодарным моему плохому здоровью, то только за то, что мама не долго думая ушла с работы и посвятила себя заботам обо мне и о моей старшей сестре – Ларисе. И сделала она это настолько комфортно и ненавязчиво, что мы в отличие от многих других детей, которых берегут от детских яслей и садов, выросли не аморфными и инфантильными, а по-настоящему зрелыми и самостоятельными людьми.