Вечером через снежные завалы, сквозь мокрую метель, особенно лютую в опустелом и одичавшем городе, по каким-то пугающим задворкам, наполненным безмолвием и надменной красотою тоскливых ледяных сумерек, — в домик, где в пустых комнатах еще красуется былая «наглядная агитация». Жэковская тетка, выдающая карточки (теперь они называются «талоны», норма на них стыдливо не указана, на некоторых не указано и что предполагается на него выдать. Первые талоны были просты, как трамвайные билеты, новые — с водяными знаками). Видно, со скуки и от унылой моей обходительности жэковская дама преисполнилась доверия и стала меня спрашивать, что да почему. Как это так — никто не работает, раньше все дружили, дисциплина была, ответственность. И унитазов вовсе нет. И что же дальше будет?
Если что и объединяет сейчас людей, то непреходящее удивление перед распадом видимых — скорее всего, мнимых — причинно-следственных связей и вообще непонятность.
Хочется знать, кого бояться, кто боится тебя. Люди утратили спасительную социальную гравитацию, забыли, где верх, где низ, барахтаются, как нетренированные космонавты в невесомости. (Напомню слова Гессе, вынесенные в эпиграф: «Чтобы были упадок или подъем, надо, чтобы были низ и верх. Но низа и верха нет, это живет лишь в мозгу человека, в отечестве иллюзий».)
…Город был бы мрачно-прекрасен, если не был бы столь огромен: не может быть так размазана в пространстве трагедия урбанистического толка.
Вечером в метро эффектная картинка: в жидкой грязи бесконечная очередь пассажиров с карточками к контролеру. Никому не приходит в голову бросить пятак и не маяться. Ведь пятак уже не деньги, пачка дешевых сигарет — двадцать рублей. А в магазинах почему-то появилось много, условно говоря, «художественных произведений» — покосившиеся фарфоровые красавицы (смесь ар-деко и рыночного Мейсена) и диковинный веджвуд с бюргерскими мотивчиками из раскрашенного папье-маше. Покупателей, впрочем, нет.
Зато на витрине киоска зазывное объявление: «Презервативы с клубничным ароматом — радость для всей семьи!»
На витрине «Академкниги» приклеено небольшое объявление: «Автомашины „Волга“ — Литейный, дом такой-то, комната такая-то, спросить Марию Петровну». Еще недавно на машины существовала многолетняя очередь, а «Волгу» мог купить по специальному разрешению только какой-нибудь очень знаменитый человек. На смену дефициту приходит… Что приходит? Не знаю…
У Бранденбургских ворот. 3 октября 1990 года
27 февраля
Кажется, кончилась война в Ираке. Думаю, мир (не только мы) плохо понимает, какой она была. Кровавая мнимость, на фоне которой гробы с именами — почти нежданная реальность. Война, где рядом с палатками американских солдат сразу же установили телефонные будки, «чтобы ребята могли звонить в Штаты»…
Солнце, подмораживает, снег побелее, трамвай ярко-голубой. Пейзаж — привыкли мы думать — видится изнутри нашего сознания. Да нет, он так часто определяет сознание, настроение. Мне сегодняшнее солнце чудится лампой в операционной, другим оно, вероятно, внушает радость и надежду на весну.
Старушка-смотрительница в музее сказала сегодня: «Кажется, зиму пережили!» Как в блокаду.
Счетоводы в нашей бухгалтерии растеряны — резко повышается зарплата. Людей это скорее пугает: все понимают, что взовьются цены и образуется новый дефицит.
Смешно: повсюду предупредительно сообщают: согласно президентскому (!) указу в такси «дополнительно к показаниям таксометра» будут брать налог — пять процентов. И это притом, что таксисты давно требуют с пассажира не менее «восьми счетчиков»!
8 апреля
Упадок обыденного городского комфорта оборачивается не столько даже неудобством, сколько нежданной печалью. С закрытием привычного маршрута рвутся некие устойчивые связи, город чудится разъятым на части — прежде, скажем, Летний сад и Театральная площадь были объединены навсегда автобусом, «двойкой». Без автобусов, идущих в центр, остался наш Васильевский. Будничная стабильность, милая рутина, ощущение защищенности и уюта поддерживается именно устойчивостью незаметного, — наверное, не случайно в Париже маршруты автобусов не менялись практически с начала века.
12 мая
Решился нанять машину — частную, разумеется, таксисты дерут по-новому и хамят по-прежнему. Мрачноватый водитель (непарламентские выражения опущены): «Что бы ни говорили, теперь интересно. Раньше мы как жили — как в зоне: каждый день работа, три раза в день пайка, в субботу — баня, в воскресенье — кино. А теперь — на воле, решать все самим. Страшно, но — свободно!»
Читать дальше