Константин Симонов - Симонов и война

Сталин к нам бросился прямо. Говорит:

— Что с вами?

Мы говорим:

— Все в порядке, товарищ Сталин. А вид у нас страшный. Мы все грязные, в известке, в штукатурке — после бомбежки-то. А Щербаков ранен.

Ну, Сталин говорит:

— Садитесь, ужинать будем.

И вот он с нами сидел весь вечер, кормил, поил и все время шутил. О войне не говорил, о делах не говорил. Понимал, что у нас травма душевная, и хотел нас как-то отвлечь. Шутил все время. Возьмет арбуз, посолит и даст — на, мол, ешь. Возьмешь арбуз, а он соленый. Душевный был человек. Понимаете, какая вещь. Вот как сейчас интересно получается. Когда плохо, то Сталин виноват, а когда хорошо, то все это — партия и правительство. А Сталин ведь и был — партия и правительство. Разумеется, было у него черное пятно. Аресты. Только вот в тридцать седьмом году аресты большие были.

— А после войны?

— А что — после войны? Только вот Ленинградское дело и дело врачей. Так ведь это же немножко народу арестовали, несколько человек посадили. А возьмите Хрущева. Было у них пять секретарей МК, а остался один — Хрущев. А ведь без подписи секретаря МК никого бы не сажали. Так что уж ему помалкивать надо.

Очень интересно рассказал он о Молотове, о выступлении Сталина на пленуме ЦК — уже после войны, по поводу Молотова.

Сталин говорил: понимаете, какая странная вещь получается. Вот нас членов Политбюро 11 человек. Собираемся мы. Двери заперты. Разговариваем. О чем бы ни поговорили — завтра на Западе знают. Видимо, товарищ Молотов очень разговорчивый человек. А известно ведь, что жена его связана с сионистами, а все, о чем мы говорим, становится известным на Западе. Поэтому я и считаю, что нужно вывести товарища Молотова из Политбюро. Хотя товарищ Молотов и заявил, что он разводится со своей женой, но мы ее выслали, а его — выведем.

Очень убедительно говорил.

Я говорю: «Ну как же? Вы же знаете, что ни с какими сионистами она не была связана».

— Ну, это я сейчас знаю, а тогда очень убедительно говорил.

К. С.Я был на этом заседании. Интересна его реакция.

Л. Х.Молотова?

К. С.Нет, интересна реакция Пронина, потому что я тоже был на этом заседании.

Л. Х.Спросил я Пронина о том, каковы были результаты немецких бомбежек. Он назвал мне совершенно точные цифры, из которых следует, — он и сам это говорит, — что Москве был нанесен пустяковый ущерб. Ни одно промышленное предприятие не пострадало, ни один военный объект не пострадал. В Кремль попало четыре бомбы. В Георгиевский зал попала 250-килограммовая бомба, но не разорвалась.

К. С.Чем он это объясняет?

Л. Х.Он объясняет это, во-первых, достаточно хорошим уровнем нашей противовоздушной обороны и, во-вторых, — слишком здорова Москва, чтобы бомбежки могли ей нанести серьезный ущерб. Потому что налеты были не массированные. Бомбежки носили чисто, так сказать, психологический характер.

История про 7 Ноября, про выступление Сталина на параде. Версия, которая нам всем известна с записью его речи, она, оказывается, несколько иная. Выступление Сталина не должны были передавать по радио, боясь, что будет бомбежка. Но в последнюю минуту решили все-таки передавать.

— И я, — говорит Пронин, — позвонил на Центральный телеграф, откуда шла вся трансляция, и приказал начать передачу выступления Сталина. А мне там говорят: «Ничего не знаем, есть приказ — не передавать». А Сталин вот-вот начнет выступать. Я побежал, пока нашел Серова и Власика, чтобы они по телефону передали приказ транслировать выступление Сталина, Сталин уже начал выступать. И его не с самого начала начали передавать. Но так он еще не выступал никогда в жизни. С таким подъемом говорил, так душевно, что мы просто были поражены с Щербаковым. Я еще спросил у Щербакова: «Что он, коньячку, что ли, выпил?» А потом его — насчет съемок — Щербаков три дня уговаривал. Три дня его Щербаков уговаривал. А Сталин ему говорит: «Что я, артист, что ли?» Но уговорил все-таки Щербаков, через неделю его сняли. Так что это не Варламов уговорил Сталина, а Щербаков.

К. С.А что насчет Тухачевского?

Л. Х.А насчет Тухачевского он сказал следующее: «В вопросе о Тухачевском и прочих Сталин поручил разбираться Ворошилову и Буденному — этим конногвардейцам, которые, конечно, Тухачевского не любили и которые, конечно, понимали, что тот выше их. И они виновны в том, что вынесли решение его расстрелять. В общем, он валит это все на Ворошилова и на Буденного».