Константин Симонов - Симонов и война

Написал я и говорю товарищам, которых уволили: «Слушайте, подавайте в партию, говорят, сейчас можно». — «Мы, — говорят, пробовали, — вчера Кузнецов вызывал — начальник Главного управления кадров» (Кузнецов был уже, поменялись они с Голиковым). А было так: собрал Кузнецов всех уволенных и говорит: «Ну что ж, товарищи дорогие, вы теперь ушли в запас, кто в отставку ушел; вы свое дело сделали уже, сейчас мы армию сокращаем; вы не подумайте, что к вам какие-то особые претензии из-за того, что вы были в плену. Подавайте в партию». — «Так ведь мы подавали в партию-то». — «Ну и что же?» — «Так нам морду набили. Вызвал нас Шкирятов и сказал: „Скажите спасибо, что у вас погоны на плечах остались, а вы в партию лезете“». — «Ну да, было время, а теперь совсем другое время, подавайте. Вот несколько дней назад был Лукин у Николая Александровича и говорит: „Товарищ маршал, я до сих пор в шпионах хожу“. Вы представляете, как ему тяжело?» — «Мы-то, — говорят, — знаем Лукина, это вы-то его мало знаете. „Знаете, как ему тяжело!“ А нам не тяжело?!» — «Ну, давайте, подавайте в партию».

Написали опять, в ЦК написали. Вызывает следователь. А до следователя еще не дошло распоряжение. Когда Булганин со мной говорил, он поговорил с Хрущевым, и решили это дело изменить.

К. М.Это уже после смерти Сталина?

М. Ф.После смерти Сталина. Когда я был у Булганина, Хрущев через три-четыре дня ушел на Председателя Совета Министров Союза.

К. М.А до смерти Сталина ходить было бессмысленно.

М. Ф.Бессмысленно. Я им говорю, что Хрущев, он уже председатель Совета Министров, говорит: «Товарищ Лукин, все сейчас изменится». Я понял, что он дает мне надежду на то, что действительно изменится.

Видимо, распоряжение не дошло до партийных следователей. Они приходят, и им следователь говорит: «Вы опять в партию подаете!» — и начинает их опять жучить. Они ко мне. «Что ж ты, мать твою так, опять нас спровоцировал в партию подавать». Я в недоумении.

Вызвал меня этот Леонов, следователь.

К. М.В ПУР?

М. Ф.Нет, уже в ЦК, уже как член Контрольной комиссии ЦК. Он же был и председателем Конфликтной комиссии ПУРа. «Товарищ генерал, у вас три ордена?» Я говорю, да. «За Гражданскую войну?» Я говорю — да. «Кого же тогда в партии-то нужно иметь?» — «Ну, — я говорю, — это уж вам лучше знать, кого в партии держать». — «Ну вы посидите тут. Сейчас заседает Партийная комиссия, я схожу туда». Вы не бывали там, где Партийная комиссия?

К. М.Был.

М. Ф.Были? Узкий коридор такой, и по обе стены стоят стулья. Со мной сидит такой высокого роста, молодой, красивый парень. Лет так сорок пять, наверное, ему, не больше. Да и сорока пяти-то нет. Я говорю: «А вы чего сюда?» — «А я с целины». — «С какой целины?» — «Да вот бывшие „враги народа“, мы так друг друга называем теперь, когда возвращаемся, — с целины приехали». Я говорю: «За что вас посадили? Кем вы были-то?» — «В последнее время я, — говорит, — был секретарем Архангельского обкома. А до этого я был секретарем комсомола города Ленинграда. Киров меня выдвинул сначала на второго секретаря обкома, а потом ЦК утвердило меня первым секретарем Архангельского обкома». — «А за что же вас посадили, что вам предъявили?» — «Да мне, — говорит, — предъявили пустяковые дела. Первое — я хотел убить Кирова. Я им говорю, — как я мог хотеть убить Кирова, он же меня выдвинул, что же я, вместо него сесть хотел, что ли? А второе — это уже совсем никчемное: выдвинул командующего войсками в Верховный Совет. Так ведь вы знаете, не мы выдвигаем, а нам говорят — такой-то у вас должен пройти. Я бы, может быть, лучше провел бы какого-нибудь рабочего, доярку какую-нибудь, колхозника какого-нибудь, а мне приказали, я его и выдвинул. Ну вот мне и дали, я и был. Как был в летнем обмундировании, так и послали на лесоразработки. Ой, там и тяжело было, товарищ генерал, на лесоразработках!»

К. М.После войны, что ли, его загнали туда? Или в тридцать седьмом году?

М. Ф.В тридцать седьмом году это все было. А теперь только выпустили его. Или срок он отбыл, я не знаю, как это было. «Старшими начальниками были уголовники. Кормили плохо, морозы, снег вот так вот. Рубили лес. Норму я, конечно, не выполнял. Мало того — били. Я подумал — ведь в конце концов погибну я. И когда один раз подходит он ко мне, я не выполнил нормы, я чувствую, что он хочет бить меня… „Если ко мне подойдешь еще раз, я тебя зарублю. Вот топор у меня в руках. Зарублю! Мне терять нечего, я бессрочник. А ты погибнешь. С тех пор как рукой сняло. Нормы я не выполнял никогда“. Старался делать так, чтобы разогреться, но нормы большие давали, не выполнял. Я получал всегда не только свою пайку, а лишнюю пайку получал, как видишь, я ничего выгляжу теперь, прилично». Действительно, он выглядел ничего себе, прилично.