Леонид Шебаршин - КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына

Я был в Пешаваре девять раз и даже присутствовал на свадьбе сына одного из лидеров этих моджахедов. Некоторые из моих коллег бывали в Пешаваре еще чаще, чем я. Никто из нас не изображал из себя героев. Мы просто исполняли свой служебный долг, к тому же искренне, по-человечески желали помочь нашим ребятам.

Я долго не возвращался к этой книге и не хочу ее переиздавать. Она слишком тяжелая и мрачная, да и тема ее ушла далеко в тень. Предлагаю вам лишь три отрывка из нее – «Буря в пустыне», «Предательство» и «Фальшивый пленный», которые своим стилем и настроением не похожи на остальные новеллы, помещенные в сборник, который вы держите в своих руках.

Огромный голубой автобус стремительно мчался на машину. Я лихорадочно переключил скорость с четвертой на третью, вжал педаль газа до самого пола, чтобы уйти от столкновения и… не успел. Голубое чудовище налетело сбоку на автомобиль, но не ударило, не смяло, а плавно, словно сквозь масло, прошло через него…

…Судорожно дернувшись всем телом, я проснулся. «Слава Богу, это только сон», – с облегчением подумал я, встал и начал собираться, чтобы поехать с посольским водителем, пакистанцем Хуссейном, именуемым просто Хуся, в Равалпинди. Хуссейн, проработавший в посольстве двадцать пять лет и хорошо знавший не только все окрестности, но и круг интересов советских хозяев, предложил на днях свозить меня в магазин инструментов и дачных принадлежностей, намекнув, что хотел бы получить в качестве гонорара за свои добрые услуги несколько бутылок пива, которое ему посоветовали-де пить как лекарство.

Кошмарный сон, разбудивший меня, имел под собой реальные основания. С началом американской военной операции против иракского президента Саддама «Буря в пустыне» по Пакистану прокатилась мощная волна антиамериканских демонстраций. Власти не допустили никаких шествий в самой столице, однако некоторые ее жители нашли иные формы выражения протеста. Например, водители грузовиков и голубых городских автобусов, ходивших от университета имени «основателя нации» Мохаммеда Али Джинны в город через дипломатический квартал, устроили форменную охоту на автомобили с бледнолицыми пассажирами, не очень-то разбираясь при этом, американцы они или нет. До прямых наездов дело, правда, не доходило, однако было отмечено немало случаев, когда пакистанские водители норовили вытолкнуть легковушку с дипломатическим номером на обочину или как бы невзначай зацепить ее кузовом.

Американцы (а вместе с ними и европейцы) благоразумно попрятались по домам, решив переждать опасность. Так же стоило бы поступить и мне, однако русский авось перевесил доводы здравого смысла, да к тому же что прикажете делать весь выходной день за стенами опостылевшего посольского городка?

Испытывая прилив утренней бодрости и легкое волнение от предстоящей в это тревожное время поездки в густонаселенные простым народом районы Равалпинди, я отправился в гараж, где меня поджидал Хуссейн. Через полчаса езды я уже бродил по просторному крытому рынку, состоявшему из нескольких десятков мелких лавчонок, дивясь обилию и никогда не виданному мною ранее богатому выбору советской бытовой техники. Здесь предлагали несколько моделей телевизоров «Юность» и «Шилялис», в том числе цветных и в деревянном корпусе, стиральные машины «Вятка», холодильник «ЗИЛ» и «Бирюса», утюги, кондиционеры бакинского завода и даже обыкновенные ученические тетрадки в линеечку, по две копейки, с вложенными в них трогательными розовыми промокашками. Все это добро было контрабандой вывезено из России в Пакистан через среднеазиатские республики Союза и воюющий Афганистан. В той самой лавке, о которой говорил Хуссейн, среди элегантных и легких японских электрических лобзиков, пил и дрелей выделялась своей незатейливостью и простотой исполнения солидно возлежавшая на полке отечественная бензопила «Дружба», вызвавшая у меня краткий приступ патриотизма и ностальгии по родине.

Не обнаружив искомого инструмента, я и Хуссейн вышли на улицу. Хуссейн, сообщивший, что ему срочно нужно отойти кое-куда по совершенно неотложному делу, скрылся за углом, оставив меня созерцать в одиночестве вывески многочисленных лавочек и магазинов, густо облепившие стены домов по обе стороны пыльной и изрядно засоренной целлофановыми пакетами, обрывками газет и прочим мусором улицы. Торговцы не страдали излишней скромностью – на глаза мне сразу попались несколько вывесок над крошечными магазинчиками с горделивыми названиями – «Дворец народных промыслов», «Центральный центр ковров и паласов», «Большой ювелирный салон» и так далее в том же духе. Единственное, на что не хватило фантазии, а может быть, и смелости предпринимателей, так это объявить себя поставщиками двора его императорского величества. Тут же ютились три крохотные клиники. «Доктор капитан Юсуф» – прочитал я надпись над одной из них. «Доктор-хирург подполковник Ахмад», «Клиническая служба доктора майора Хамида» – гласили вывески на дверях двух других. Доктора, бывшие, видимо, в недавнем прошлом военными эскулапами, проявили истинно армейскую заботу о чистоте и дисциплине, добившись от городской администрации установки рядом с их заведениями небольшого фанерного щита на двух металлических ножках, на котором было начертано суровое обращение к жителям Равалпинди с требованием не позволять себе мочиться в этом месте улицы.