Илья Гордиенко - Из боевого прошлого (1917 - 1957)

Не знаю, есть в этой легенде хоть капля правды, но, глядя на молодецкую удаль седоков, на вихрем несущихся лошадей, я в этот момент верил, что так именно и было.

Домой возвратились за полночь, веселые и бодрые...

В конце марта в цехе появилось объявление о снижении сдельных расценок формовщикам. Рабочие заволновались, начали собираться группами, а в обеденный перерыв созвали общее собрание и вызвали начальника цеха.

«Не отмените — будем бастовать»,— заявили рабочие. Начальник сослался на распоряжение директора и потребовал, чтобы рабочие прекратили митинговать. Избрали делегацию, пошли к директору. Директор заявил, что завод несет большие убытки, и только, мол, из жалости к рабочим, их женам и детям акционерное общество не закрывает завод. Не добившись ничего от директора, рабочие объявили забастовку. Мы — стерженщики, вагранщики и подсобники — в знак солидарности с бастующими формовщиками тоже бросили работу. Забастовка проходила дружно, люди держались крепко. Рабочие других цехов хорошо понимали, что снижение расценок формовщикам—только пробный шаг администрации завода, и если это мероприятие удастся, она начнет наступление на заработную плату в других цехах.

Когда после трех дней забастовки фасоннолитейщикам выдали расчет, на заводе среди рабочих начались денежные сборы в помощь бастующим. Забастовка длилась восемь дней и кончилась полной победой рабочих. Во время забастовки я почувствовал всю ложность своего положения, ибо поступил на завод по рекомендации административного лица завода, подводить его я не хотел, а стоять в стороне от жизни рабочих и их борьбы не мог.

Посоветовавшись с товарищем из вагонного цеха, я после окончания забастовки на работу не вышел. Решил ехать в. Питер, о чем сообщил домой. Из дому я получил письмо о том, чтобы по пути в Питер я обязательно заехал домой, так как для меня есть важное поручение. Попрощавшись с товарищами по работе, с доброй хозяйкой, ухаживавшей за мной, как за родным сыном, я уехал из Сормова.

Приехав в Николаев, я в тот же день вечером встретился с бывшим рабочим Сормовского завода Касторовичем (А. К. Скороходовым). Это был высокий, стройный, плечистый человек, с живыми ясными глазами. Он быстро завоевал среди рабочих большое уважение своей глубокой принципиальностью.

С большим уважением отнесся к нему и я. Через два дня после приезда в Николаев я получил от товарища Скороходова 940 рублей, собранных рабочими завода в железный фонд газеты «Правда». По приезде в Питер я должен был передать эти деньги через Николая Свешникова, работавшего на заводе «Старый Лесснер» и являвшегося казначеем Выборгского райкома РСДРП, члену Государственной думы Бадаеву.

— Это тебе партийное поручение и вместе с тем партийная явка к питерским товарищам.

Не мешкая, я выехал в Петербург.

Я был очень рад, что мне поручили доставить газете «Правда» деньги, собранные для нее рабочими. Теперь каждому известно, какую громадную роль играла в описываемые мною годы газета «Правда» в освободительном движении рабочего класса.

Репрессии за репрессиями обрушивались на нашу славную большевистскую газету. За два года существования «Правды» вышли 565 номеров, из них 134 номера были конфискованы, 31—оштрафован на 14 450 рублей. Часто газета «Правда» приходила к нам с белыми полосами. Это — следы хозяйничания царской цензуры, которая выбрасывала готовые к печати статьи и заметки.

Редакция, не заменяя эти статьи другими, выпускала газету с белыми полосами и этим показывала рабочим, как свирепствует цензура. Нам же, работникам на местах, такие газеты были большой помощью в агитационно-пропагандистской работе. В обеденный перерыв берешь газету, идешь к обедающим в цехе рабочим, присаживаешься и говоришь:

— Опять газета полна белых пятен.

— Правда глаза колет,— вставляет товарищ.

— Кому?

— Известно кому — помещикам, капиталистам. Вот чиновники царской цензуры и стараются; от них жалованье получают.

— Это верно. Вот к примеру мое дело: за прошлые две недели я заработал сдельно 70% к поденной ставке, а мне 50% выплатили; я к табельщику: «Почему?» — «Мастер,— говорит,— вычеркнул». Я к мастеру. «Мало,— говорит.— Ступай за ворота, там тебе больше заплатят».

Ну, вот напиши я об этом в газету — разве напечатают?

— Наши напечатают, да цензура не пропустит.

— Як тому и говорю...

— А меня мастер вчера оштрафовал. Ну было б за что — не обидно было бы. В механической мальцу палец оторвало, я и подумал, не моему ли, мой там работает, побежал, а на обратном пути на этого толстого борова нарвался. «Где был?» — «В механической,— говорю,— там мальчишке палец оторвало, боялся, не сыну ли».