Марк Любомудров - Федор Волков

Днем верхом на лошади, данной ему в пользование, Волков объезжал, проверяя ход работ, строительство гор катальных, балаганов и иных увеселительных сооружений. Екатерина, которая на зиму переселилась в головинский дворец, уже спрашивала, когда закончится стройка, да и к подготовке маскарада интерес проявляла.

Возвращаясь, Волков увидел, что на площади перед головинским дворцом заканчивала последние приготовления команда мастеров потешных огней. Из центра города к Немецкой слободе уже стекались толпы народа — смотреть объявленный по случаю Нового года праздничный фейерверк. Он был адресован императрице и символизировал «возвращение Златого века». Под конец фейерверкеры взметнули «бутку» из трех тысяч ракет, — они рассыпались ослепительной радугой, ярко осветив ночное небо и запруженные народом окрестности. От мощного разрыва задребезжали и едва не вылетели стекла из окон дворца и Оперного дома.

Через несколько дней произошла радостная для Волкова встреча — из Петербурга приехал Антон Лосенко, только что возвратившийся из заграничной поездки. Покончив с отчетом графу И. И. Шувалову, Лосенко явился к Федору Григорьевичу и снова заговорил о написании его портрета. Тот только безнадежно махнул рукой — в такое-то горячее время, когда и минуты свободной не выкроить. Где ж тут позировать. Лосенко продолжал упрямо настаивать. И тут у Волкова неожиданно родилась идея. Он предложил:

— В свободные от спектаклей вечера я леплю хари к моему маскараду. Давай, Антон, приходи с мольбертом, попробуй — может, и получится что-нибудь.

— Вечером свету мало.

— Ничего, свечей запалим побольше, скупиться не будем.

На другой день Лосенко начал писать портрет, он попросил актера надеть парадное платье. Волков вышел в шелковом кафтане нежно-зеленого цвета и накинутом поверх плаще из красного бархата. Он уже придумал композицию — портрет должен быть с соответственными оригиналу атрибутами. Так появилась на холсте маска — символ театра, которую Волков держит левой рукой. Правая — сжимает меч, продетый сквозь корону.

— Меч и корона суть не только предметы сценической бутафории, — пояснял актер. — Здесь и намек на причастность человека к делам государственным, к судьбе императорской фамилии. А меч, — что же значит без него герой, будь он в жизни или на подмостках, без оружия правды не оборонишь и зла покарать не сможешь. Помнишь, как в древней книге сказано: «Не мир принес я вам, но меч».

Волков сидел за столиком, руки его проворно двигались — из вязкой серой массы, которую он раскатывал на стоявшей перед ним деревянной полированной болванке, постепенно возникали очертания боевого остроконечного шлема. Лосенко поймал себя на том, что невольно залюбовался мастеровитой работой лепщика. «Да, не обидела природа талантами нашего Григорьича», — подумал про себя и сказал:

— А что, забрало отдельно изготовляется? Не вижу, как его крепить будешь.

— Забрало? — удивленно переспросил Волков и, снимая шишак с болванки, ответил: — Это европейцы, идя в бой, наглухо закрывались. Наши же дружинники врага с открытым лицом встречали — русские шлемы забрала не имели.

Набрасывая мазки на холст быстрыми и плавными движениями, Лосенко рассказывал о своей поездке, об учебе у знаменитого живописца Ж. Рету. За границу его послали вместе со студентом-архитектором Василием Баженовым.

— Многое там иначе. Города не как у нас, а все каменные. Чистоты и комфорту больше. Народ женский в Париже зело благообразен, строен и в обхождении изряден. А вот к ручному делу не очень охоч, больше любит гулять и быть в забавах.

Волков слушал, добрая улыбка освещала его лицо. Попутно расспрашивал о парижских театрах, о судьбе французских актеров, которые в прошлые годы играли на русской придворной сцене; как оказалось, Лосенко побывал и в музеях, и в театрах.

— Я вот тоже мечтаю на края чужие хоть одним глазком поглядеть, спектакли тамошние увидеть интересно, сцены изнутри как следует высмотреть. По машинистской части есть чему у европейцев поучиться.

Художник сочувственно кивал головой.

— А что, Антон, скрипку свою совсем забросил? — вдруг спросил Волков, закончив лепить очередную маску и отложив ее в сторону.

— Забросил, — признался Лосенко.

— И я забыл, когда в последний раз свою в руки брал, забот столько, да и суета душит — около сцены ее всегда с избытком. А так хочется иной раз поиграть, люблю скрипицу — инструмент душевный, чувствительный, с голосом человеческим схожий.