Михаил Жаров - Жизнь, театр, кино

Снимали ежедневно, без отдыха. Все мобилизовали себя внутренне, работа шла быстро, точно, съемки происходили даже в хмурый день. Город очень быстро изменил свой внешний вид, изменился и темп жизни. Лавина беженцев двигалась с запада, они останавливались, оседая, захватывая все углы в домах и сараях, на площадях появились палатки. На рынках и в пригороде попадались подозрительные типы, участился бандитизм.

Возвращаясь ночью со съемок, мы видели в степи сигнальные огни, мелькавшие в темноте, были слышны звуки самолетов - сбрасывали диверсантов.

Набрать массовку для сцены не представляло труда. Улицы были полны людей.

Наша группа сделала в газете обращение к работникам искусств и устроила большой концерт. Зал был переполнен, дорогие билеты (по повышенным ценам) рвали нарасхват. Весь сбор был передан в фонд обороны. Возвращаясь с концерта, мы зашли в темноте на тротуар у телеграфа. Охрана направила автоматы, началась перебранка. Все выяснил подоспевший офицер, начальник караула. Проверив документы,, нас отпустили.

- Хоть вы и знаменитые артисты, товарищ Жаров и товарищ Боголюбов, а ходить должны в разрешенных местах, а то может случиться беда! Приказ стрелять, если не слушают: "Стой!", существует. Фронт близко! Договорились!..

Я получил сообщение из Малого театра, что мне поручено играть Пьера Безухова, - Судаков начал ставить "Войну и мир". Требовали прекратить съемки и вернуться в Москву.

Связь с Москвой часто прерывалась, дозвониться было совершенно невозможно, мои телеграммы, что группа "Ленфильма" меня не отпускает до конца съемок оборонного фильма, очевидно, не доходили. Ответа не было.

Только когда приехала прокуратура из Москвы, я сумел через прокурора связаться с театром по телефону. Администратор Солонин сообщил мне тоскливым голосом следующее:

- Театр вчера уехал в Челябинск. Я думаю, что вы можете спокойно оставаться для съемок, - в театре остался один я для охраны имущества. Не волнуйтесь, работайте спокойно! До свидания, если оно может состояться.

- Почему так мрачно?

- Война!

Свидание, действительно, не состоялось, он вскоре умер... Я в растерянности стоял в кабинете главного прокурора республики, не зная, что же все-таки мне делать.

- Может, ехать в Челябинск? А, как вы думаете? - обратился я к прокурору.

Он подумал и сказал:

- Давайте разберемся: вы находитесь на государственной работе в "Ленфильме". Снимаетесь в оборонном сценарии в главной роли, у братьев Васильевых - это не фунт изюма! Вас театр на съемки отпустил. Значит, вы не дезертир. Все законно. Прав ваш администратор: работайте спокойно!

Такое авторитетное разъяснение моего правового положения окончательно меня успокоило, и я убрал роль Безухова до лучших времен, но сыграть мне ее не удалось. Спектакль после успеха в Челябинске привезли в Москву, здесь он не понравился, и его вскоре сняли...

Немцы подходили к Сталинграду все ближе, уже бомбили узловые станции. Были большие пробки, так как железная дорога была однопутная.

Закончив натуру, братья Васильевы вместе с артистами М. Геловани и Н. Боголюбовым, со всей операторской группой и директором картины Гинзбургом уехали спокойной дорогой через Каспий на Красноводск и дальше.

К этому времени Государственная комиссия по эвакуации нашла и переслала ко мне в Сталинград отца, мать, сестер -всю мою многочисленную и разбросанную по разным местам семью. Я решил больше не разлучаться с ними. И вот вместе с актерами, обслуживающим персоналом, рабочими и всем имуществом "Ленфильма" все мое семейство отправилось в

Алма-Ату. Мы двигались через знаменитое Поворино, которое точно два раза в сутки бомбили немцы. Поезд прибыл в Поворино ночью, все пути были забиты составами. Узнать, когда отправят, было трудно и не у кого, а попасть к диспетчеру было так же невозможно, как пролезть в ушко иглы, - у двери стояла с автоматами охрана, а кругом - толпа из представителей разных ведомств. Наша экспедиция ехала с удостоверением на бланке: "Съемочная группа братьев

Васильевых киностудии "Ленфильм". "Поход Ворошилова", первая серия "Оборона Царицына".

Тут-то я и почувствовал по-настоящему, как велика у нас любовь народа к артистам. У меня был мандат, или пропуск, или предписание - как хотите, которое гласило, что нас должны отправлять в первую очередь после военных грузов, но показать его можно было, лишь пробравшись в помещение, где работал представитель комиссии. И вот, усталый и охрипший, я пошел на крайность. Снял фуражку, чтобы меня узнали, встал под фонарь и крикнул: