Шэннон Фаулер - Путешествуя с призраками.

Потом я со всех ног побежала к бару. Он был битком набит августовскими туристами.

– Моего парня ужалила какая-то тварь! Ему трудно дышать!

Мне и самой было трудно дышать.

Спеша обратно к нему, я увидела какую-то девушку, которая прогуливалась вдоль кромки воды. Она была высокой, тоненькой и светловолосой, в бикини на завязках и обрезанных джинсовых шортах. Она остановилась там, где на мокром песке лежал Шон, и посмотрела него. Потом прошла еще пару шагов, обернулась и снова посмотрела. Она ушла раньше, чем я подбежала достаточно близко, чтобы разглядеть ее лицо.

Цепочка людей потянулась вслед за мной из бара. Когда мы добрались до Шона, пульса у него не было. Молоденькая туристка принялась ритмично надавливать на его грудь, сложив худенькие белые ладошки одну поверх другой. Стройный израильтянин с козлиной бородкой давал ей по-английски указания, критикуя ее манеру счета.

Я ждала реакции, этаких голливудских брызг во все стороны и кашля, когда Шон придет в себя и начнет хватать ртом воздух. Мы все выдохнем с облегчением, и я скажу ему, как сильно он меня напугал.

Я все еще думала, что кто-то сможет его спасти. Спасти нас.

Мы делали сердечно-легочную реанимацию всего пару минут, когда до меня дошло, в каком одиночестве я оказалась. Я была единственной на всем пляже, с кем все это на самом деле происходило. Все остальные только смотрели.

– О боже мой! О боже мой! Он мертв! Он умер! – всхлипывала, вскрикивала и задыхалась я. Но все равно пыталась дышать за него.

– Нет, не умер. Все будет хорошо.

Я почувствовала чьи-то ладони на своих плечах. Почувствовала, как короткие теплые летние волны ластятся к моим щиколоткам и мочат подол сарафана.

– Нам нужна «скорая». Кто-нибудь может вызвать «Скорую»?

– Должно быть, он захлебнулся. У него вода в легких. Пожалуйста, кто-нибудь может вызвать «Скорую»?

– Может быть, его вырвало, и теперь он задыхается, – предположил кто-то еще. – Если перевернуть его вверх ногами, можно прочистить дыхательные пути.

– Может быть, он лежал лицом в воде. У него вода в легких. Переверните его вверх ногами, – предложил еще кто-то из местных.

Меня никто не слушал. Они были настойчивы. Я знала, что они ошибаются, но позволила им перевернуть Шона вверх ногами. Я была в отчаянии. В конце концов потребовалось трое мужчин, чтобы перевернуть его, и тяжесть его текучего расслабленного веса растекалась по их смуглым голым рукам. У перевернутого Шона конечности гнулись под какими-то резиновыми углами. Кожа лица безвольно обвисла, и черты словно стекали к песку у их ног.

– Прошу вас, не могли бы вы вызвать «Скорую»?

Мне даже не приходило в голову, что на Пхангане «Скорой» может не быть.

Наконец на пляж задним ходом съехал грузовик, и Шона перенесли в кузов. Уложив его голову себе на колени, я продолжала делать дыхание рот-в-рот. Израильтянин, тот, который критиковал технику массажа сердца, и один из местных, который утверждал, будто Шон захлебнулся, поехали с нами. Ни один из них не произнес ни слова за то время, что мы, подскакивая на кочках, ехали по проселочной дороге к клинике. Когда я наклонялась, прижимаясь губами ко рту Шона и силой вдувая свое дыхание в его легкие, израильтянин отводил взгляд.

Грузовик затормозил прямо перед клиникой «Бандон Интернешнл» в городке Хадрин. Двое мужчин, ехавших в кузове, выпрыгнули и пронесли Шона насквозь через крохотную комнату ожидания прямо на койку у дальней стены. Двигались они быстро. Но мы оттягивали неизбежное.

– Он принимал какие-нибудь наркотики? – спросил круглолицый врач-китаец, глядя на нас из-за толстых стекол очков. – Алкоголь употреблял? Мы будем работать над ним двадцать минут.

– Ноу проблем, – выговорила девушка-администратор, сияя мне улыбкой.

Девушка-британка покупала лекарство по рецепту, обменивая скомканные банкноты местной валюты – баты – на маленькую бутылочку янтарного цвета. Она разговаривала с администратором на смеси английского и тайского. Она обернулась, проводила взглядом внесенное в клинику тело Шона, а потом уселась на один из трех стульев в комнате ожидания, зажав свои таблетки в кулаке.

Между белыми занавесками мы видели, как врач наклоняется над грудью Шона. Медсестра сжала пластиковый мешок, закрепленный надо ртом Шона, потом ввела трубки в его гортань и нос.

Я расхаживала по комнатке. Меня трясло. Я не знала, чем занять руки.

Они трудились над Шоном в паре футов от нас. Занавески на тонких металлических прутьях, которые отделяли кровать от трех стульев, стоявших перед стойкой администратора, были отдернуты. Я смотрела, как толстая игла с капавшей из нее жидкостью дважды вонзилась в грудь Шона. Медицинского оборудования здесь практически не было. Ни дефибриллятора. Ни даже бутылки с уксусом – обычным средством от ожогов медуз. И уж конечно, никакого противоядия. Там не было ничего, что могло бы спасти Шона.