Антон Первушин - Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля

Космонавт сумел очаровать англичан. Рассказывают, что от непрерывных рукопожатий у него сильно разболелась правая кисть. Однако он держался стойко, излучал дружелюбие, вежливо отвечал на самые разные вопросы. Он стал настоящим дипломатом, умеющим вращаться в любом обществе и сглаживать неловкости, в том числе за счет непринужденного поведения. Он показал, что советский офицер – это не пьяный дуболом в ушанке, шубе и валенках верхом на медведе, а интеллигентный остроумный человек, который способен общаться даже с королевой. Он сумел заронить семена надежды на то, что холодная война и впрямь скоро закончится. Наверное, этот визит смог бы повлиять на смягчение отношений между Великобританией и СССР, однако впереди всех ждал Карибский ракетный кризис, едва не поставивший цивилизацию на грань тотального уничтожения.

Известный английский публицист Фрэнсис Спуффорд выпустил по случаю довольно необычную книгу «Избыток красного» («Red Plenty», 2010), в которой рассматривается возможность победы советской цивилизационной парадигмы над западной, писал о значительности эффекта, который произвели зарубежные визиты Юрия Алексеевича Гагарина на западную публику, следующее:

«То был „советский момент“. Он начался, когда запустили спутник, в 1957-м, апофеозом его был 1961-й – когда Юрий Гагарин совершил первый в мире космический полет, но затем, после кубинского ракетного кризиса в 1962-м, года за два, он рассеялся в воздухе – вместе со страхом. Однако пока этот момент длился, у СССР была репутация, восстановить которую теперь практически невозможно. ‹…›

Вдруг, неожиданно, появилось место, не особенно веселое, но разумно организованное, немилитаристское – и высокотехнологичное, с лабораториями и небоскребами, которое делало всё то же самое, что на Западе, но при этом грозило, пока „момент“ длился, сделать это самое всё – лучше. Американские колледжи беспокоились, что им не под силу выпускать такое же удивительное количество инженеров, как в СССР. Страдальческие вопли о необходимости самокритики заполнили страницы публицистики европейских и американских газет – колумнисты вопрошали, как свободное общество собиралось соответствовать стальной стратегической воле к процветанию, которой обладал успешный СССР. ‹…› И пока „советский момент“ длился, это было похоже на то, что где-то рядом вот-вот проклюнется некая альтернативная версия современной жизни: та, с которой приходилось считаться, извлекать из нее уроки – на тот случай, если она в самом деле опередит западную модель и оставит капиталистические страны плетущимися далеко в хвосте».

Надо сказать, что западные политики прекрасно сознавали опасность такого развития событий, при котором образ будущего, олицетворяемый Юрием Гагариным, станет популярнее христианско-демократической утопии, навязываемой населению европейских стран целых полтора века. Если раньше можно было апеллировать к таким преимуществам западного образа жизни, как открытость общества, доступность информации, свобода передвижения, более высокий уровень технологий и комфорта, то теперь противопоставление теряло смысл, потому что Советский Союз быстрыми темпами преодолевал разрыв, а по отдельным направлениям вырвался вперед! У вас лучше автомобили? Зато мы летаем в космос! И так далее. Ссылки на репрессивный аппарат подавления волеизъявлений, на отсутствие юридической защищенности гражданских прав, на Сталина и ужасы ГУЛАГа больше не работали, ведь Советский Союз на разных уровнях демонстрировал готовность отказаться от тоталитарного прошлого, вернувшись к идеалам демократии, гласности, плюрализма. Юрий Гагарин был своего рода послом обновленной социалистической сверхдержавы, которая рождалась прямо сейчас, на глазах всего мира, и обещала стать наиболее прогрессивным государством в истории человечества. «Советский момент» вполне мог перерасти в «советскую эпоху», если бы московские вожди и впрямь собирались начать глубокие политико-экономические реформы в СССР и странах «социалистического» лагеря, однако их реальные намерения расходились с декларируемыми, что стало ясно уже к осени 1961 года.

Впрочем, Юрий Гагарин не подозревал, что его дипломатические усилия пропадут втуне, поэтому продолжал «держать марку», круглосуточно работая на машину пропаганды: график его поездок, встреч и выступлений впечатляет.