Владислав Артемов - Рябушкин

Во время остановок в пути ко всему увиденному Рябушкин относился в высшей степени скептически, нередко иронизировал и, возвращаясь позже в Россию, постоянно твердил: «Теперь я знаю, что и как нужно делать... Скорей, скорей домой!.. Будет болтаться!.. Я совершенно здоров... пора за работу!».

И, конечно, в этих словах чувствовалась уже та громадная духовная польза, которую он вынес из заграничной поездки, однако силы заметно сдавали...

Портрет И.Ф. Тюменева. 1886-1888

Таганрогская картинная галерея

Попав в Западную Европу лишь на 42 году жизни, тогда, когда у него вполне сложился определенный взгляд на искусство, он подходил к произведениям различных мастеров со своей особенной меркой. Иностранцы не произвели на него впечатления. Галереи Мюнхена и Дрездена он пробежал быстро, нервно, поругивая многое. Родное русское искусство Андрей Петрович ставил выше.

В игнорировании «заграницы» сказалась любопытная и характерная черта русских художников того времени. «Премудрое незнанье иноземцев» было свойственно передвижникам. Даже Репин, так скептически отнесшийся в первое свое путешествие не только к современному ему европейскому искусству, но и к «великим старикам», не чувствовал необходимости учиться у Европы. Но это отрицание «заграницы» не было отзвуком славянофильства, каким-либо протестом, а просто Репин искренне полагал, что «нам там нечему учиться». Задачи изобразить на холсте русский быт, русские нравы и типы казались столь важными и исчерпывающими, что чисто живописные, технические задачи, которыми увлекались европейские художники, казались несущественными, даже недостойными.

Из всех европейских городов только один Нюрнберг задел Рябушкина за живое. Он любил старину, а она была здесь всюду: в каждом замке, в каждой дверной ручке, в каждом гвозде он видел ее, чувствовал и был счастлив! Настроение резко переменилось, исчезла ирония, Андрей Петрович весь как-то смягчился. Ему было здесь по душе все: и жирные, пьющие пиво немцы, и музыка, несшаяся из полуприкрытых дверей кабачков, и само пиво, которое он иначе не называл, как «доброе, старое нюренбергское пиво». Рябушкин, как мы знаем, был от природы очень музыкален, а Нюрнберг поражал своей музыкальностью на каждом шагу, и это вызвало отклик в его душе.

По возвращении из-за границы Андрей Петрович принимается с необычайной горячностью за работу, борясь с новыми и новыми приступами болезни. И это породило глухую внутреннюю борьбу. Он неустанно ищет новые пути в творчестве, новые приемы и формы для воплощения лихорадочно назревающих идей и не может удовлетвориться ничем.

К этому периоду относится особенно много уничтоженных и сожженных работ, из числа же уцелевших можно вспомнить довольно большую, чрезвычайно выразительную, но, к сожалению, лишь начатую вещь Русское воинство, а также гуашь Князь Ухтомский в битве с татарами в 1469 году на Волге.

Приближался трагический момент, силы закончились, кисть выпадала из рук, появилась апатия, утомление... За большим окном деревенской мастерской сверкали золотые блики, доносилось веселое пение птиц, пригретых весенними лучами солнца, чернели многочисленные проталины, таял снег... И так же таяла жизнь, таяли творческие силы недюжинного художественного дарования. Он все еще питал надежду, горел желанием поправиться, чтобы снова взяться за кисть. Врачи не решались разбить эту надежду: не позволяло чувство простого человеческого сострадания; и он думал, что это лишь «плевритики», которым суждено вскоре рассосаться. По совету врачей, он бросил мерить температуру, записывать ее, благодаря чему немного приободрился. Но смерть приближалась безостановочно, упорно отнимая те дары, которыми так щедро был наделен А.П. Рябушкин. И вот 27 апреля 1904 года его не стало. Он умер у себя в мастерской.

Его похороны состоялись 29 апреля в селе Добром, возле той церкви, для которой он когда-то писал иконы...

Портрет И.Ф. Тюменева с женой. 1890-е

Историко-архитектурный и художественный музей «Новый Иерусалим», Истра

Девочка с куклой

Государственная Третьяковская галерея, Москва