Лилия Байрамова - Сальвадор Дали

Первая же импрессионистическая картина Рамона Пичота настолько поразила его, что он на несколько лет заболевает импрессионизмом. Упорство и одаренность Дали не остаются незамеченными, и его первая официальная выставка совместно с двумя другими художниками, состоявшаяся тогда, когда ему исполнилось всего-то четырнадцать лет, поневоле вырвала несколько восторженных слов у местного критика и даже сподвигла одного фигерасского предпринимателя купить у него две работы. Это был вполне заслуженный успех.

Действительно, работы, созданные совсем молоденьким, четырнадцатишестнадцатилетним, Дали удивляют и своим рано созревшим мастерством, и жанровым разнообразием. Дали смело пробует себя и в портретах (замечателен его написанный в радостных розовых тонах портрет молодого виолончелиста Рикардо Пичота 1920 года), и в натюрмортах (классический натюрморт с перцами 1918 года и импрессионистический, напоенный голубым воздухом натюрморт с желтыми грушами 1919 года), и, конечно, в пейзажах родного Кадакеса, того чудесного места на побережье, где у семейства Дали рядом с Пичотами стоял свой собственный загородный дом.

А уже в начале 1921 года, опять- таки под влиянием Рамона Пичота, убежденный импрессионист Дали решительно эволюционирует в сторону последних парижских увлечений - футуризма и кубизма. Отныне его новые кумиры и авторитеты - это итальянские футуристы Боччони и Карра и парижские авангардисты, среди которых двое его соотечественников - Хуан Миро и Пабло Пикассо.

Порт-Алгер. 1924

Фонд Голы и Сальвадора Дали, Фигерас

Портрет виолончелиста Рикардо Пичота 1920

Частное собрание

С таким художественным багажом, ориентированный, главным образом, на достижения французского авангарда, Дали и отправляется в Мадрид поступать в Королевскую Академию изящных искусств Сан-Фернандо. Его цели невероятно амбициозны и никак не ограничиваются получением профессионального образования. В шестнадцать лет он уверенно записывает в дневнике: «Я буду гением, и мир будет преклоняться передо мной. Может статься, я буду не понят и презираем, но я стану гением, великим гением, я уверен в этом»[ 1Ян Гибсон. Безумная жизнь Сальвадора Дали. М., 1998. С. 69-70.].

Годы, проведенные в Мадриде, остались в памяти Дали, быть может, самым светлым и безмятежным временем его жизни. Он приехал в столицу молодым и честолюбивым провинциалом с желанием «сумасшедше работать» и покорить весь мир, с романтическим обликом, на который оборачивалась вся мадридская улица: у него были вызывающе длинные баки, рафаэлевские волосы до плеч, золоченая трость, шляпа и загадочного вида плащ, который едва не волочился по полу. Он уже тогда изображал из себя гения Возрождения.

При этом он школил себя как последний педант и не пропускал ни одного занятия. В отличие от большинства своих одногодок он отлично знал, чего он хотел: в совершенстве овладеть академической техникой и рисунком и стать виртуозом классической живописи. Однокурсники подсмеивались над ним: в их глазах он выглядел недалеким провинциалом, который еще только осваивает азы академической живописи, а между тем этот смешной фигерасец, возвратясь к себе в общежитие, в знаменитую Студенческую резиденцию, писал тайком, для себя, исключительно ультрасовременные, кубистические картины.

Позже он четко сформулирует свое отношение к художническому ремеслу и мастерству: «Начните с того, - говорил он художникам, - что выучитесь писать, как старые мастера, после можете писать, как вам заблагорассудится, но уважение уже будет завоевано»[ 1С. Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. М., 1999. С. 405.].

Девушка, стоящая у окна. 1925

Национальный музей королевы Софии, Мадрид

Сам он именно так и поступал. Но вот однажды кто-то из компании молодых насмешников-снобов увидел кубистические опыты Дали и был поражен. Как? И этот нелепый чудак исповедует ультрасовременные взгляды на живопись? И Дали немедленно был приобщен к компании самых модных интеллектуалов Мадрида. Здесь, в этой новой среде, от души презирали отстойное искусство позавчерашнего дня с его устарелой эстетикой, сентиментальностью и проповедью дедушкиных добродетелей и приветствовали будущий век с его чудесами техники, динамизмом, энергией, наступательностью, с современными формами машин и аэропланов, с радио, кинематографом, танцами и негритянским джазом. Рупором этого молодого и чрезвычайно задиристого движения стал журнал Ультра., в котором сотрудничали наиболее радикально мыслящие интеллектуалы - аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес, испанский аналог Маринетти поэт Гильермо де Торре, будущий знаменитый режиссер Луис Бунюэль и главное лицо этого блестящего поколения - мадридский писатель Рамон Гомес де ла Серна. Рамон был в курсе всех последних европейских новинок, много ездил и путешествовал, много видел и лично знал Тристана Тцару - лидера дадаистов. Одним словом, вокруг Ультры объединились все люди, так называемые «ультраисты», которым не терпелось вывести Испанию на передовые рубежи европейской культуры.