Олег Богданов - Трамплин-полет

Так, значит, перепугался, понял я, а ехать-то здесь можно, оказывается, гораздо быстрее. И закусил удила. Все окружающее тут же погрузилось в какое-то марево. Страха не было, но что делал - не помню. Каждый поворот для меня был последним. Машину ставило боком, чуть не разворачивало. При этом почти перед капотом зловеще мелькала металлическая полоса отбойника, ограничивающая трассу. Вдруг, время от времени, на глаза попадалась стрелка тахометра, и я без всяких эмоций отмечал, что обороты уже перевалили за восемь тысяч, тогда, как робот, делал переключение и вновь впивался взглядом в следующий вираж.

Чудом заметил клетчатый флаг, которым энергично размахивал судья, стараясь привлечь мое внимание. Сбросил скорость, заехал в зону технического осмотра. Заглушил двигатель, отстегнул ремни и, не снимая шлема, на ватных, еле гнущихся ногах пошел к хронометристам.

Две девушки в майках и джинсах сидели за столиком у трассы в районе старта-финиша, заполняя ведомость.

- Какое у меня время? - спросил я одну из них. Даже не поинтересовавшись стартовым номером, что меня удивило, ответила:

- Две, тридцать пять и шесть.

- А лучшее?

Теперь ответила другая:

- Две, ноль одна и три - у Борисова.

У меня внутри все похолодело и неприятно засосало под ложечкой. Проиграть тридцать пять секунд на одном круге! Но ведь быстрее ехать было просто невозможно! Хронометристы ошиблись. Я не мог показать такое плохое время!

Не успел подойти к машине, как мне кто-то положил сзади руку на плечо и остановил. Оборачиваюсь - Виталий. Поразили его холодный сверлящий взгляд и бледность лица. Он взял меня за пояс комбинезона, отвел чуть в сторону и, чеканя каждое слово, начал:

- Я же тебе, парень, еще в Москве говорил - если нет мази в голове, незачем садиться за руль. Ты что здесь клоунаду устраиваешь? Если тебе не жалко собственной дурьей башки, то пожалей машину - ты не один ее делал. Что, родео насмотрелся или острых ощущений захотелось? Снимай штаны и прыгни голой задницей в крапиву - безопасно и ощущения получишь. Проваливай в гостиницу! Машину не трогай и не подходи к ней.

Он развернул меня и подтолкнул к выходу. По комку, подступившему к горлу, я понял, что еще немного, и у меня появятся слезы. Быстро пошел, а потом побежал что было силы к гостинице. Влетел в номер и остановился на середине комнаты. В ней, слава Богу, было пусто. Стыд, горечь обиды и публичного унижения душили меня. Захлестывала досада на собственную беспомощность и бездарность. Я ходил из угла в угол, пинал ногами попадающиеся на пути вещи и никак не мог успокоиться.

Разделся, залез под душ, включил ледяную воду, потом почти кипяток, опять ледяную... Вышел из ванной, сильно растерся полотенцем, обмотал его вокруг талии и сел спиной к окну.

Вроде бы стало чуть полегче, но теперь появился страх, что придет Антон - мы жили в одном номере - и будет в своей манере комментировать мои выкрутасы.

Прошел час - никто не появился. Где-то в соседних номерах шумели, галдели, а к нам даже никто не заглядывал, хотя дверь была не заперта. Я оделся, лег на кровать и ни о чем не думал. Просто непрерывно повторял про себя слова и представлял сказанное: зеленая листва, голубое небо, лазурное море, ослепительно яркое солнце, зеленая листва, голубое небо... Вспомнилась сегодняшняя утренняя остановка в лесу, и тут же все пережитое приобрело другой смысл - до смеха комический. Я отчетливо увидел всю трассу с высоты птичьего полета, залитую ярким солнечным светом, и себя - бледного, с широко открытыми, как говорит Антон, шестиквадратными глазами. Я лихорадочно вращаю из стороны в сторону руль, а автомобиль при этом выделывает невообразимые пируэты, бросаясь от одного отбойника к другому. И выглядит все это очень забавно.

- Интересно! - вдруг услышал я голос Виталия. Он совсем незаметно вошел в комнату и стоял рядом. - Я думал, он в подушку ревет. Ну в крайнем случае - по стенам ходит. А он лежит себе и улыбается! Собирайся, - он бросил мне со стула одежду, - пойдем погуляем, а то солнце скоро сядет.

Я стал молча одеваться, а Виталий сел и в упор разглядывал меня. Так же молча мы вышли из номера, и тут, закрывая дверь, я увидел на ней большой лист белой оберточной бумаги, на котором было написано крупными буквами и подчеркнуто: "Не входить, не стучать!!!" Чуть ниже, так же крупно, подпись: "В. Борисов". Виталий сорвал свою записку, открывающую секрет моего одиночества.

- Это чтобы ты мог подумать. В гонках хорошо думать лучше, чем быстро ездить, но без головы.