Александр Бондаренко - Виктор Лягин. Подвиг разведчика

Анна Александровна рассказывала корреспонденту николаевской областной газеты «Южная правда»:

«Очень искусство любил Витюша. Буквально потрясла его опера “Иван Сусанин”. Пришел со спектакля весь какой-то возбужденный, горячий… Все повторял: “Вот это да! Вот это человек! Сусанин, а?” А потом, бывало, ходит по комнате и напевает тихонько: “О дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить…” Это уже из оперы “Князь Игорь”» {9} 9 Юровский Ю. Семья Героя // Южная правда. 1967. 26 апреля. .

Рассказ дополнила двоюродная сестра Виктора Елена Ивановна Флоровская:

«Какой это был человек! Рыбалку любил. Природу. Помню, плавал отлично. Спортсменом был. Читал много. Любил повторять фразу Дидро: “Люди перестают мыслить, когда перестают читать”. Был Виктор очень эмоционален. Посмотрел спектакль “Анна Каренина” и говорит: “А я в двух местах плакал… А в каких местах, это вы сами догадаетесь, когда посмотрите этот спектакль…”» {10} 10 Там же. .

Так, постепенно, у нас и вырисовывается портрет нашего героя…

В своей книге Г. П. Лисов писал, что Лягин не только организовал у себя в школе кружок немецкого языка, но и сам им руководил. «Почему именно немецкого? — спрашивает автор и тут же сам дает ответ: — Видно потому, что знал его немного с детских лет от матери и не раз слышал от нее: ничто так не развивает человека, как изучение чужого языка» {11} 11 Лисов Г. П. Указ. соч. С. 12. .

Не убеждает! То же самое можно сказать и про любой другой язык, и это тоже будет правильно. И вообще, закавыка в другом… Если мы возьмем упомянутый уже ранее «Личный листок по учету кадров», то на третьей его странице, в разделе 21, чудесным образом озаглавленном «Знание иностранных языков народностей СССР», в подпункте «Знание иностранных языков», во всех его отделениях, названных: «Читает или переводит со словарем», «Читает и может об’ясняться» и «Владеет свободно», стоят прочерки, сделанные синими чернилами. (В каждом из тех же самых отделений подпункта «Знание языков народностей СССР» добросовестно указано: «русский».) Между тем занятия даже в школьном кружке иностранного языка — и уж тем более руководство оным — предполагают хотя бы минимальный уровень познаний. Так что представляется, что в данном случае автор несколько польстил герою своей книги. Впрочем, в удостоверении об окончании школы (по современному — в аттестате) значится, что иностранным языком — без пояснения, каким именно, — он занимался. Оценка не стоит, потому как в удостоверении указано с подкупающей простотой: «В течение курса обучения приобрел знания и навыки в объеме курса, установленного программами НКП (Народного комиссариата просвещения. — А. Б.) для школы-девятилетки, по следующим предметам» — и далее перечисляются 12 дисциплин, из которых одна, труд, выпадает с пометкой «не обучался».

Так что, к сожалению, про уровень познаний будущего разведчика в иностранных языках мы пока что ничего сказать не можем. Зато в студенческих его документах есть отметки, что в институте он занимался и немецким языком, и английским. Но о том — в свое время, а мы пока продолжаем рассказ о школьных годах нашего героя.

Как уже знает читатель, Виктор жил в доме родителей мужа своей сестры, куда потом переехали и его собственные родители. Отец, Александр Ильич, устроился рабочим в типографию «Ленинградской правды» — скорее всего, он работал на линотипе, строкоотливной машине. Для телеграфиста эта профессия в общем-то родственная: и там, и тут нужно было работать с клавиатурой, в одном случае переводя буквы на бумажную строку, в другом — отливая в металле. Вот только на линотипе буквально рядом с наборщиком стоял тигель, небольшой котел с жидким, расплавленным гартом — смесью свинца, сурьмы и олова, из которого отливались строки. Работая, линотипист постоянно дышал парами этих металлов, и потому типографская служба была очень вредной для здоровья — рабочим даже молоко выдавали «за вредность». Да только не помогло молоко: уже в 1927 году Александра Ильича не стало… Мария Александровна, как и в Сельце, вела в Ленинграде домашнее хозяйство; так как она не работала, то получала скудную вдовью пенсию — не то 13, не то 14 рублей.

Вот так и жили — большой коммуной, сколько-то семей в одной квартире. К тому же Анна Александровна после смерти своей старшей сестры и ее мужа взяла на воспитание их дочь — четырехлетнюю Леночку, ту самую Елену Ивановну, слова которой о Викторе Лягине мы приводили чуть выше… Может, в том числе и по этим причинам — не всем нравится жить с тещей, да и вопрос перенаселенных квартир испортил не только москвичей, — к исходу 1920-х годов семья Александровых распалась. О Георгии Александровиче известно немного: в приснопамятные 1930-е годы он был секретарем одного из обкомов ВКП(б), попал под репрессии, но отделался сравнительно легко — отсидел несколько лет в лагерях, тогда как люди такого высокого, как он, ранга в ту пору обыкновенно попадали под расстрел. Возвратился, впоследствии был реабилитирован, где-то кем-то трудился, но мы про это уже точно не знаем. В 1971 году, когда на станкостроительном заводе имени Ильича открывалась мемориальная доска Виктору Лягину, Александров там присутствовал, но к бывшим своим родственникам не подошел — значит, оставались в его сердце какие-то обиды или претензии…