Степан Титов - Два детства

— Куда тебя понесло ни свет ни заря! Ух ты, безотцовщина. Опять без штанов?

Как-то сразу забываю свою досаду, потому что побаиваюсь деда. Он хороший, а бывает и строгий, когда прихватывает на воротах, где хорошо качаться и слушать, как они скрипуче охают. Дед Митрий всегда появляется неожиданно, не дерется, а с каким-то завыванием говорит:

— Ах, разлетна твою боль… Язви тебя [4] Добродушные сибирские ругательства у стариков. в ребеночка-то!

Гремят по улице телеги, бойко бегут лошади, неохотно подымается дорожная пыль и сваливается на обочину полусонная. Стою возле деда, он здоровается с проезжающими, что-то спрашивает, чешет под мышками.

Хороша деревенская дорога утром! Рано начинает она хлопотливый трудовой день. Даже солнышко не успевает захватить ее в дремоте. Вот оно только-только проснулось и, встав на дыбки, заглянуло поверх речного тумана в деревню. Смотрит и на нас с дедом Митрием, на подпрыгивающий на телеге мокрый лагун [5] Деревянный бочонок под воду, что берут в поле. с водой, заткнутый сочным пучком зеленой травы.

— Проспал, якорь те в нос, — оборачивается ко мне дед. — Спать надо в штанах — всегда поспеешь. Ты уже большенький стал — голяком стыдно. Вот скажу Паланьке, — не пойдет за тебя. Что без невесты будешь делать?

Это меня не огорчает: у самой Паланьки нет штанов.

За дружбу с соседской девочкой взрослые прозвали нас «женихом и невестой», и мы привыкли к этому. За баней, возле мелкого ручейка, часто играем в «дом». Я — мужик, а Паланька — баба. Из сухих стеблей бурьяна строю дом, крою лопухом, хожу на охоту, приношу полную горсть козявок. На берегу ручья у нас пашня. Выгнутой жестянкой вспахал целый загон, а Паланька варит похлебку, бросая в черепок лепестки цветов. Когда паужин [6] Обед. готов, отпрягаю лошадей, покрикиваю для порядка. Садимся к черепку, но тут Паланька спохватывается:

— А мы не молились!

— Некуда молиться-то.

— Давай на баню.

— Там черти живут.

— Они ночью там бывают.

Поворачиваемся к бане, крестимся на стену и паужинаем.

Долог летний день, а работы невпроворот. Паланьке надо выстираться, мне — запрудить мельницу, намолоть сусек муки. С мукой прибавляется еще работа: пора квашню заводить да шаньги стряпать. Так не заметишь, как день пройдет.

Вот уже и вечер. Пора встречать мать с сенокоса, а чтоб подальше прокатиться, побегу на самый край улицы. У ворот стоит дед Митрий — придется надевать штаны. Они только болтаются на ногах, держи их все время. Без них хорошо топтать солнце в лужах! Задерешь рубаху до подбородка да как побежишь… Ничего, что ноги, спина и живот будут похожи на бурундучью шкурку, — высохнет, оботрется!

В конце улицы много собирается ребятишек встречать своих с покоса. Сколько возникает разговоров, рассказывается новостей, что накопила улица за долгий летний день.

У Сенькиной бабушки закружило голову, и она разбила крынку с молоком. У Куклиных котору ночь падают воротцы на грядку с батуном. К Михалевым заходил трясучий бродяжка, а около Бушуевых надысь [7] Недавно. в грозу пала громовая стрела. У Данилкиной коровы суседка унесла молоко. Федькин отец прописал, что воюет на коне.

Последнее сообщение взбудоражило мальчишек. Миг — и ватага на лихих конях-хворостинках налетает на придорожный бурьян, сечет с выдохом прутьями широкие лопухи. Они громко хлопают, вздрагивают рваными краями. Только богатырский репей, охлестанный со всех сторон, стоит еще «под вострой сашкой», но и он скоро перед победителями склоняет свою малиновую голову.

В пылу скачки и горячего сражения не замечаем, как в улицу въезжают долгожданные покосники. Кто-то зычно, с привизгом, будто выстрелом, ошарашивает нас:

— Кавалерия, смир-р-р-но!

И нет уже кавалерии. Кони лежат на поле сражения, задрав обтрепанные метелочки-хвосты, а всадники с сияющими лицами бегут к телегам.

Подаю руки матери, становлюсь на ее твердо согнутую ступню, и она, сказав «опочки», легко подбрасывает меня, садит рядом с собой на свежескошенную траву. На телеге сидят женщины, а лошадью правит чернобородый дядя Степан. От людей пахнет потом, лица потемнели от загара и усталые. Мать достает из корзины «заячий гостинчик» — кусочек хлеба, нарочно оставленный, и пучок земляники на ветках. Ягоды струят аромат, и нет ничего на свете вкуснее сухого кусочка с пашни и земляники!

Медленно плывут в улицу телеги, развозя по оградам плотный дух сочных трав.