Джеймс Коми - Высшая степень преданности. Правда, ложь и руководство

Не думаю, что Дик Кэйтс преподал мне хоть один прямой урок за тот год, что мы работали вместе. По крайней мере, я не припомню таковых. Но на протяжении года будучи свежеиспечённым юристом и без пяти минут мужем я сидел рядом с ним и наблюдал за ним. Я наблюдал, как он смеётся над претензиями и над давлением. Я видел, как он принимает решения, руководствуясь здравым смыслом, когда адвокаты из большого города завязывались узлом чрезмерных раздумий и самонадеянности. Я наблюдал, как он оживляется при едином упоминании его жены, детей и внуков. Я видел, как он сдвигал горы, чтобы присутствовать на их событиях, их ужинах, их проектах. Я видел, что его не волновало, что он получает лишь крохи того, что платили адвокатам по делу из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Он был счастливым человеком.

«Вот человек, которым я хочу быть», — думал я. Мои усилия в плагиате жизни были несовершенны, но эти уроки были бесценны. Вот что значит вести и поддерживать жизнь. — «Я так рад, что пошёл в большую юридическую фирму», — не то, что вы часто слышите, но для меня это так.

* * *

Помощник окружного прокурора Соединённых Штатов — это неполитическая должность карьерного юриста, на которой юрист представляет Соединённые Штаты в уголовных или гражданских делах в округе, в котором работает. В 1987 году меня назначили в уголовный отдел. Моей работой было помогать федеральным агентам — ФБР, УБН [1] Управление по борьбе с наркотиками. — прим. перев. , АТО [2] Федеральное агентство по алкоголю, табаку и оружию. — прим. перев. , Секретной службе и почтовым инспекторам Соединённых Штатов — в расследовании федеральных преступлений и, там, где нужно, выдвигать обвинения и выступать обвинителем в суде. На протяжении следующих шесть лет я расследовал все виды преступлений, начиная с хищения почты, торговли наркотиками и ограбления банков до сложных мошеннических схем, экспорта оружия, рэкета и убийств. Моим первым делом было расследование попытки убийства федеральных агентов АТО бандой наркоторговцев во время исполнения ордера на обыск. Дилеры открыли по агентам огонь с пожарной лестницы, когда федералы попытались проникнуть в укреплённый наркопритон.

В попытке убедить невольного свидетеля дать показания против преступников главный агент по делу отвёз меня в жилой дом в северном Манхэттене — территорию, контролируемую наркоторговцами. Он сказал, что если она поверит обвинителю, который будет говорить с ней в суде, это может убедить её дать показания. Мы поднялись шесть пролётов по лестнице к её квартире, и агент постучал в дверь. Свидетельница открыла дверь и впустила нас в небольшую квартирку. Она провела нас через гостиную, в которой на стуле спиной к стене сидел человек лет двадцати. Он не шевелился и ничего не говорил, лишь буравил нас взглядом. В задней комнате мы наедине тихо поговорили с женщиной. Я сделал всё возможное, чтобы она сотрудничала, но она не согласилась. Когда мы уходили, человек на стуле оставался неподвижным, снова только пристально глядел. Когда мы с агентом покинули здание и перешли тротуар, направляясь к машине агента, я сказал, что парень на стуле выглядел очень страшным, и предположил, что скорее всего у него сзади за поясом был пистолет.

— Хорошо, что тот парень знал, что мы вооружены, так что ничего не сделал, — сказал я. Помощники окружного прокурора Соединённых Штатов не носили оружия. Это было работой агента.

Агент обернулся. — «У вас был пистолет? Потому что свой я забыл под сиденьем». — Он добрался до машины и достал своё оружие.

Пройдёт немало времени, прежде чем я расскажу своей жене о той маленькой вылазке.

* * *

При работе в офисе Руди Джулиани существовало нечто вроде неписанного кодекса, как, полагаю, и в большинстве организаций. В его случае, месседж заключался в том, что Руди был звездой на вершине, и успехи офиса стекались к нему. Вы нарушали этот кодекс на свой страх и риск. У Джулиани была исключительная непоколебимость и, будучи молодым прокурором, я считал его жёсткий стиль захватывающим, что отчасти и влекло меня в его офисе. Мне нравилось, что мой босс был на обложках журналов, стоя на ступенях здания суда, уперев руки в бёдра, словно он правил миром. Это воодушевляло меня.

Прокуроры практически никогда лично не встречались с этим великим человеком, так что я был особенно взволнован, когда как-то в начале моей карьеры, вскоре после того, как меня назначили на расследование, касавшееся одной нью-йоркской шишки, одевавшейся в блестящие спортивные костюмы и носившей на шее медальон размером с нобелевскую медаль, он остановился у моего кабинета. Штат Нью-Йорк проводил расследование в отношении Эла Шарптона [3] Американский политический активист, проповедник, защитник прав чернокожих американцев. Активно участвует в акциях протеста против случаев расизма, дискриминации, нарушения гражданских прав. В 2004 году баллотировался от Демократической партии на пост Президента США на выборах 2004 года. — прим. перев. из-за подозрений в хищениях из его благотворительной организации, и меня назначили проверить, не попадает ли это дело под федеральную юрисдикцию. Я никогда не видел Руди на моём этаже, а теперь он стоял у самой моей двери. Он хотел, чтобы я знал, что он лично внимательно следит за ходом расследования и убедиться, что я проделаю хорошую работу. Моё сердце билось от тревоги и волнения, когда он давал мне напутствия, стоя в дверном проёме. Он рассчитывал на меня. Он обернулся уйти, а затем остановился. — «О, и я хочу эту грёбаную медаль», — сказал он и вышел. Но мы так и не открыли федерального расследования. Власти штата выдвинули против Шарптона обвинение, но по окончании судебного процесса тот был оправдан. Медаль осталась у своего владельца.