Раиса Алибекова - Жизнь и еда

Когда меня перевели в общую палату, лицо было перебинтовано не полностью — только небольшой участок. В этот момент я впервые осознала в полной мере, что имел в виду врач, предупреждая о большом количестве операций. Чтобы «залатать» все лицо, им пришлось двигаться действительно крошечными шагами. Первым делом я попросила у тети зеркало и внимательно осмотрела себя. Столько сил, времени, ожиданий, восемь часов на операционном столе, долгое пребывание в реанимации, а сделали-то всего ничего — маленький кусочек под глазом и часть ушка! Меня охватило отчаяние. Детские фантазии о том, что будет «как в кино», разрушились. Я была подавлена.

Позже врачи больницы Сперанского все силы направили на восстановление участков вокруг глаз, чтобы я, наконец-то, смогла их закрывать. Для этого требовалось растягивать кожу и потихоньку убирать рубцы. Эти операции, как потом выяснилось, были самыми сложными.

Когда я оказалась в больнице Сперанского, в моем сознании начали происходить перемены. Наверное, именно в тот момент я действительно повзрослела. Теперь я могла четко разделить свою жизнь на три этапа: первый — до ожогов, второй — до операции в Москве, третий — после первой операции в столичной клинике. В семь-восемь лет, находясь на лечении в ожоговом центре Махачкалы, я не осознавала своего положения в полной мере. В двенадцать-тринадцать лет я уже стала задумываться о будущем с «не моим» лицом, но пыталась всячески себя подбодрить, тешила иллюзиями. А в пятнадцать лет знакомство с пациентами ожогового отделения больницы Сперанского помогло мне переосмыслить многое из произошедшего.

У ребят, которые там лежали, ожоги были куда страшнее моих. У них была обожжена большая часть тела, а у меня — лишь лицо и руки.

Помню мальчика П. из Якутии. Его рассказ надолго лишил меня дара речи — до сих пор я с болью вспоминаю о нем. На его родине жвачка тогда была дефицитом, и ее обладателя считали настоящим счастливчиком. Этому П. удалось каким-то чудом достать злосчастную жевательную резинку. После уроков он сидел в парке на лавочке, наслаждаясь искусственным вкусом малины, и тут к нему подошли завистливые одноклассники. Они попросили отдать жвачку, П., разумеется, отказал. Жадину тут же потащили к гаражам, подальше от возможных прохожих. Кто-то сбегал за бензином, хранящимся тут же, в отцовском гараже. Жвачку вынули из кармана П., а его самого облили бензином и подожгли. В результате П. практически целиком обгорел из-за нескольких граммов несъедобного синтетического полимера.

Случай, который произошел с другим мальчиком, Н., оказался даже страшнее. Когда тому не было и года, мать ушла на работу, оставив его в доме с отцом. Безработный папаша развлекал себя бутылкой водки и футболом по телевизору. Во время пенальти маленький ребенок заплакал, потому что давно уже описался и сидел без еды и питья. Отец не реагировал, увлеченный игрой, которая по мере приближения к финалу становилась все интересней. Малыш же кричал все громче и настойчивее. Разгоряченный алкоголем и футбольными страстями мужчина решил во что бы то ни стало досмотреть матч, и желательно без помех. А потому, недолго думая, засунул источник неприятного шума в горячую печку. И вот уже несколько лет врачи восстанавливали этому ребенку кожу по одному дециметру в год…

Еще со мной в палате лежала девочка Н., которая попала в больницу с ожогами после теракта в Беслане. Утром 1 сентября 2004 года, во время торжественной линейки, террористы захватили заложников в школе в Северной Осетии. Почти три дня бандиты удерживали в заминированном здании 1128 заложников — детей, их родителей и сотрудников школы. А после, 3 сентября, в школьном спортзале произошли взрывы, которые привели к пожару. Во время хаотичной перестрелки было убито 28 террористов. Из мирных жителей погибли 314 человек, среди них — 186 детей. Н. с ужасом вспоминала пережитое: как бандиты не давали им воды, несмотря на мольбы и слезы, как морили голодом и издевались: мешали спать, стреляли у уха… Ей постоянно снились кошмары. Н. рассказывала, что во сне до сих пор видит дикие глаза страшных мужчин, жаждущих всех убить… Я слушала эти жуткие истории, и мой мир переворачивался. А ведь в другой, специальной, палате находились дети с еще более тяжелыми ожогами — нам о них только рассказывали. Ребята, которые лежали со мной, искренне и с нескрываемым удивлением спрашивали: «Понятно — мы. А ты-то что делаешь в этой больнице? У тебя же все хорошо!»