Задорнов Михаил. Аплодируем стоя

В 1990 - х годах начался кризис жанра эстрадной сатиры. Поменялась страна, поменялся зритель. И ушло время тонкого юмора литературного, эзопова языка. Я не смог с этим смириться и ушёл, расстался с этим жанром. А Михаил рискнул и остался «социальным глашатаем», я уверен, что ему удалось найти правильную соединительную ткань, если можно так сказать, со зрителем этого времени. Время он чувствовал очень точно, очень тонко. И несмотря на то, что разница в возрасте у на с не очень большая, всего три года, но всё - таки я очень рано начал. И поэтому у Миши был такой запас для адаптации. А может, просто дарование такое. Может быть, он вообще точнее чувствовал массовую аудиторию, к которой хотел пробиться. Но думаю, что наступил момент, когда и его массовая аудитория стала тяготить, потому что она очень капризна. Она тебя любит, она тебя за что - то приблизила к себе и дальше начинает тебя эксплуатировать. И если ты пытаешься навязывать ей свои представления, она тебя отторгает п росто. Я думаю, что у Миши довольно часто были минуты, когда он находился в таком раздумье, что делать, потому что аудитория за ним не успевает. А останавливаться и пятиться назад он не хотел. Вообще, это очень непростая вещь, массовая аудитория, массовый успех… Он очень опасен для носителя этого успеха.

Он, вообще, представлял какую - то совершенно новую популяцию на эстраде в это м жанре. Очень точно я помню вот это ощущение бешеного энергетического запаса, который обваливался на зрительный зал

В Юрмале, на прощании с Михаилом, ну, не поворачивается язык сказать «на поминках», это слово у нас с ним никак не ассоциируется, возникл о предположение, почему невозможно делать пародии на Задорнова. Многие пытались, братья Пономаренко, Галкин, делать пародии на него, но невозможно передать его энергию…

Можно повторить слова Задорнова, интонацию, а передать личную энергию Задорнова, находящегося на сцене, – это большая проблема. Большая! И я думаю, что тот, кто мог бы это сделать с такой же мощью, не обязательно стал бы заниматься пародией, у него могла быть своя собственная дорога.

Миша всегда мне представлялся многослойным человеком. У него было большое чувство ответственности, вот это я точно знаю. То, за что он брался, он доводил до конца. Это касалось его очень близко. Он был очень заботливый. Вообще, у меня такое впечатление, что вот в этом ряду, в котором стоят писатели или, как их ча ще называли, авторы, с моей точки зрения, Задорнов последний. Всё остальное – это уже какая - то другая субстанция. Это другие люди. И пишут они по - другому, и мыслят они по - другому, и видят мир они по - другому. Всё - таки Миша – продукт классической русской культуры.

Миша всегда мне представлялся многослойным человеком. У него было большое чувство ответственности, вот это я точно знаю. То, за что он брался, он доводил до конца. Это касалось его очень близко. Он был очень заботливый. Вообще, у меня такое впечатление, что вот в этом ряду, в котором стоят писатели или, как их чаще называли, авторы, с моей точки зрения, Задорнов последний

Миша в своё время, когда был соведущим Алексея Кортнева в программе «Салтыков - Щедрин» на НТВ, говорил о том, что есть пошлая сатира, а есть умная сатира. И он надеялся, что он всё - таки причисляется к сатире умной. Видимо, в слова «пошлая сатира» он вкладывал то, что в последнее время транслируется с наших экра нов, имеется в виду юмор туалетного уровня.

Что для меня умная сатира и какое место в ней занимал Задорнов? ысле мы все – пошляки. В тот момент, когда до народа доходит то, что нам кажется интересным. Поэтому в этом смысле тут трудно спорить, это вопрос формулировок. Одно неоспоримо – Задорнов ориентировался на грамотного человека, сидящего в зале. Это значит, у него уже до определённой степени была усечённая аудитория. Знаете, тут даже обвинять никого нельзя. Мерилом всего этого является успех, а успех – вещь очень относительная. Ты можешь с одной и той же миниатюрой, с одной и той же шуткой иметь бешеный успех у одной аудитории и никакой успех у другой аудитории. Это не хорошо и не плохо. Это просто говорит о том, что смех, в отличие от слёз, очень разъединяет людей. Потому что плачут, как правило, над одним и тем же, а смеются зачастую над разными вещами. Говорят, что мне и Михаилу удавалось собирать полные залы людей, которых смех объединял. И если говорить о массовости успеха, именно о том, что это относительно, как мерило, потому что толпа может признавать абсолютную бездарность и может не замечать безусловный талант. Но в нашем с ним случае это было совершенно противоположное. Каким же образом была выбрана та, сквозная, линия, которая пронизывала зал и соединяла людей очень разных?