Роуз Макгоуэн - Смелая

Полицейский, который избил меня, выглядел на свои пятьдесят, с изогнутыми седыми усами и соответствующими волосами цвета шифера, бледной белой кожей и голубыми глазами. Моя голова кровила, видела я размыто. На меня надели наручники и бросили на заднее сиденье полицейской машины.

Меня обвинили в нападении на полицейского. Рапорт утверждал, что я подошла к нему и ударила его по голеням. Я думаю, кроме треснувшей головы, меня больше всего разозлило это. Вы не могли придумать историю получше? Так отстойно. Так обидно. Я бы никогда не напала на полицейского, пиная его в голени. Я просто проявила вежливость.

Когда мой отец вернулся из поездки, между нами разразилась Третья мировая война. Конечно, я была виновата в том, что устроила вечеринку, как любой другой глупый подросток в мире, но ни в коем случае меня не должен был избить пятидесятилетний полицейский-мужчина. Но, по мнению отца, я была виновата во всем и вся.

Когда пришло время для моего приговора, меня поставили перед компанией из шести мрачных мужчин на высокой скамейке. Я защищала свое дело, но это не принесло пользы; каждый из них по очереди объявлял меня виновной. Виновна, виновна, виновна, виновна, виновна, виновна. Меня разъярил тот факт, что никто не будет слушать меня, суровая реальность моего бессилия. Меня приговорили к работе в психушке. В психбольнице был амбулаторий, а значит, там было опасно для молодой девушки. Они либо не знали или им было наплевать. Со мной обращались как с мусором и выбросили. Не в первый раз и не последний. Но я тебе скажу, что, если бы такая же ситуация случилась с четырнадцатилетним ребенком под опекой, приговор был бы жестче. Голова заживала долго, но дух остался непримирим.

Я начала отрабатывать приговор неохотно. Я в основном работала с документами, иногда они заставляли меня мыть ванные. Когда я взяла перерыв, человек, который жил в квартире напротив, дрочил у открытого окна, глядя на меня, рисуя семенем различные формы на стекле. Позже я узнала, что в той квартире размещалось много амбулаторных больных. В конце концов, они не казались более отвратительными, чем якобы здравомыслящие люди, которые следовали бы за мной по улицам Сиэтла.

Я помню тот самый момент, прохаживаясь по десятой улице Сиэттла, когда я начала видеть себя мужскими глазами. Гудки машин сигналили, и я услышала, как кричат мужчины. Я огляделась, чтобы посмотреть, что происходит. Ничего не было. Только я. Шумели из-за меня. За исключением того, что не я была причиной, на самом деле , а мое тело и мое лицо. У меня чуть ли не за ночь выросла грудь. Мне было неловко и стыдно. Я чувствовала, что я заводила мужчин, просто существуя, просто имея эти придатки.

Так что я не могла пройти квартал без сигналящих мужчин, виляющих своими похотливыми языками через разделенные два пальца. Вот когда для меня произошла новая форма разъединения. Я отключилась от меня, которую я всегда знала, и стала двумя личностями. Одно я было внутренним, а другое – внешним, из одной меня получились две.

Мне не нравилось внимание, потому что я чувствовала себя грязной. Я хотела посмотреть, что я могу с этим сделать. Я пошла в Городскую библиотеку Сиэтла и взяла медицинские книги об уменьшении груди. Операция выглядела чудовищно, и у меня не хватало на нее денег, в любом случае.

Другая половина меня спросила, Почему желание мужчины вытесняет мое право на достоинство? Что заставляет некоторых мужчин думать, что их извращения важнее, чем право девушки на существование в качестве свободного человека в обществе? В конце концов, я поняла, что мне нужно быть грустной запряженной в повозку лошадью, которая ходит с шорами. В противном случае я отдавала свою энергию, признавая присутствие возмутителя спокойствия. Как жаль, что так много девочек и женщин напрягают периферическое зрение из-за нежелательного внимания. Я искренне не согласна со всей «мальчики будут мальчиками» хренью. Нет, воспитывайте своих мальчиков так, чтобы они видели в девочках личности, а не предметы.

Примерно в это время я получила свои первые работы, обе немного странные. Первая была в похоронном бюро. Мой друг-панк жил на чердаке этого места и сказал мне, что им нужна помощь в организации просмотров для семей умерших и что он заплатит мне 30 долларов в неделю. Мне недавно исполнилось четырнадцать, и вариантов было мало, я сказала да. Работа в похоронном бюро быстро стала лучшим временем моей недели. В отличие от всей оставшейся жизни я чувствовала себя спокойно. Мертвые не причинить тебе боль. Я нахожу это успокаивающим. Меня больше пугал тот факт, что я не была напугана. Иногда при свете в смотровой комнате казалось, что они вибрируют и мерцают. Одной из моих любимых обязанностей было подобрать мебель и освещение для удовольствия семьи. Я стояла у открытого гроба до прихода семьи и впитывала энергетику умершего, чтобы настроить свет и декорации соответственно ему. Я думаю, что так у меня появилась любовь к свету. Только пару раз мне казалось, что мертвый оживет и задушит меня, остальное время они меня успокаивали, честно.