Роуз Макгоуэн - Смелая

У меня остались отрывочные воспоминания о той ночи, когда мы сбежали из коммуны. Как сцены в кино, они приходят вспышками. Я помню, как спрашиваю отца, где моя мать. Нет ответа. Я помню, как бежали. Держась за руку отца. И зеленые похожие на кукурузу растения с жесткими стеблями, хлещущими меня по лицу. Молния, гром и дождь бушуют в ночном небе. Иногда в кино идет дождь, чтобы усилить драму. Ну эта драма усилилась. Дождь лил.

Ирония состоит в том, что после Италии мой отец отправил меня на вечно дождливый американский тихоокеанский Северо-Запад, где был мой новый дом.

Я помню, что впервые увидела свое отражение в зеркале туалета самолета, на котором я летела в Америку. Я не знаю, на что я уставилась, потому что у меня не было никакой ассоциации с лицом, которое я видела. Я не знала, что, лишь сойдя с трапа самолета, я окажусь в мире вот, что ты можешь делать, потому что ты девочка и вот почему ты не такая как все, и тебе конец, потому что ты девочка. Было похоже на розовую школьную форму для мозга. Сначала меня отправили в небольшой городок военно-морской базы. Я приехала из Флоренции в Италии в Гиг Харбор в Вашингтоне. Или, выражаясь более прямо, я действительно приехала из колыбели западной цивилизации к деревенщине и разбитым грузовикам. Америка ужасала. Громкая. Режущая глаз. Я сразу возненавидела еду. Я возненавидела агрессивных людей. Брата и меня до приезда отца отправили к приемной бабушке, Дороти, еще одному взрослому, которого я не знала, но должна была полюбить. Меня встретила высокая прокуренная брюнетка с зычным хриплым смехом. Она любила Америку. Она много говорила о ней. Всю мою первую ночь в Америке я боялась медведя, который, по ее словам, мог съесть меня. Она умела готовить только вареные помидоры, и я плакала, потому что скучала по итальянской кухне.

Меня брали в Деннис, сетевой ресторан с ужасной едой, худшей из того, что может предложить Америка. У них было большое меню с картинками. Я так обрадовалась, когда увидела спагетти, я оживленно затараторила по-итальянски и замахала руками. Мне принесли подрагивающий комок. Я подцепила его вилкой, и в отличие от нормальной пасты он остался целым. Он плавал в тепловатой лужице. Я заплакала, потому что знала, что моя жизнь не будет прежней. Я приземлилась в мире картофельных шариков и сырного соуса, и дороги назад не было. Черт.

Все отличалось. Не только еда, но и земля, деревья, звуки. На новом месте постоянно шел дождь. Машины были огромными и громкими. Люди были огромными и громкими. Я никогда раньше не видела деревянных домов. В Италии дома строили из камня. Я раньше не сталкивалась с американцами. Я не слышала музыку, гремящую из громкоговорителей. Брат и я прижимались друг к другу, когда в супермаркете орали объявления. Мы не видели флуоресцентных огней. Мы не видели оранжевого сыра.

Дорогая Америка, почему у тебя оранжевый сыр? Кто решил: «Давайте сделаем неестественный оттенок оранжевого»? Случайно вышло. Мы с братом веселились. Показывали пальцами и ухмылялись. Но подшутили над нами. Мы застряли.

В первый день в американской школе мне пришлось стоять перед классом и читать Клятву Верности. Я не имела понятия о Клятве Верности. Я не понимала английский – я просто отказывалась на нем говорить. Я услышала, как учитель сказал: «Давайте выведем из нее коммунистку». Я повернулась к учителю и произнесла одно слово: « Fascistas ». Фашиста. Вот, кем были итальянцы в войну, тупица, а не коммунистами.

Действительно, приветственный посыл был безошибочно ясен: Ты отличаешься. Мы выбьем из тебя дурь.

Существует устоявшийся миф, что Америка прославляет индивидуальность, но поверь, если ты действительно индивидуальна, тебя накажут. Школа навязывает тебе пропагандистскую версию мира и истории. Идиотскую версию. Так что к моменту выпуска ты будешь повторять наравне со всеми: «Америка, да, белые мужчины – номер один!» Почему? Почему ты говоришь, что Америка – номер один? Потому что если ты взглянешь на статистику, то увидишь, что в мире Америка далеко не на первом месте, разве что кроме ожирения, смертей от огнестрельного оружия, смертных казней и тюремных заключений. И конечно же, военная мощь и второй огромный экспорт: американское кино и телевидение.

Здесь реакционеры начнут орать, что другие страны хуже, и почему я там не живу, и т. д. и т. п. Я думаю, почему бы не стать лучше? Почему мы должны чувствовать свое превосходство из-за того, что в другом месте хуже? Какая-то неправильная логика, на мой взгляд. Мы можем стать лучше просто, изменив мышление. Думать, что все, что отличается в тебе, должно быть вырвано, представляет НЕПРАВИЛЬНЫЙ подход к делу. Думать, что ты должна унифицировать себя для всеобщего удобства, потому что Бог не прощает неудобств, тоже НЕПРАВИЛЬНО. Черт с таким мышлением. Не сгибайся, чтобы другие почувствовали себя выше.