Гиора Ромм - Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Мы занялись повседневными делами. Как и в любое другое утро, Мирьям прилежно исполнила все обязанности больничной сиделки. Когда она отдернула шторы окна с восточной стороны, комнату залило солнце, и последние воспоминания о ночном кошмаре растаяли, как дым. Сейчас все это казалось мелочью вроде скрежета патефонной пластинки, о котором забываешь, стоит передвинуться игле.

Три ночи спустя я обнаружил, что бегу по коридору какого-то незнакомого здания. За мной никто не гнался, но я отчаянно хотел выбраться отсюда. Чем дольше я бежал, тем уже становился коридор. Неважно, поворачивал я вправо или влево, стены сжимались все сильнее. Мое сердце разрывалось от невероятных усилий, которые я прилагал, чтобы достичь выхода прежде, чем коридор окажется слишком узким, чтобы я мог протиснуться. Однако он лишь сужался и сужался. В какой-то момент он стал таким узким, что когда я попытался развернуться и вернуться назад, к загадочной стартовой точке, я не смог этого сделать. Я понял, что я в тупике, в ловушке…

И вновь я проснулся, совершенно обессиленный и измученный. В комнате царила тьма. Я потянулся направо, к столику около кровати, и отыскал часы. Было два часа ночи. Я лежал неподвижно, надеясь, что Мирьям не проснется, пытаясь отыскать способ успокоиться, осушить испарину, привести в норму сердцебиение, взять под контроль участившееся дыхание и постараться опять уснуть.

Прошло много времени, прежде чем я снова задремал. Тем временем я начал понимать, что плен — одна из тех вещей, которые остаются с тобой, даже когда физически ты давно находишься в другом месте. Когда поздно утром я снова проснулся, то начал думать, что готовят мне следующие ночи, а главное — куда эти сны меня ведут?

Процесс восстановления протекает у бывших военнопленных так же, как у всех остальных. Кости и мышцы у всех одинаковые, лечение занимает одинаковое время, а врачи и медсестры в любом случае делают все, что в силах. Вместе с тем я медленно осознавал, что мне придется заплатить здоровьем за то, что настоящее лечение началось лишь через четыре месяца после того, как я получил травму.

Однако фанфары в честь моего возвращения в Израиль заглушали все, включая понимание, что мне никогда не стать таким же, каким я был прежде. Мое возвращение стало общенациональным событием. Оно послужило источником радости для всех жителей страны в самом простом и чистом виде. Для меня это оборачивалось бесконечным потоком посетителей, приходивших выразить свои чувства, — некоторых из них я знал, других никогда прежде не видел. Начальник штаба Хаим Бар-Лев прислал мне экземпляр недавно опубликованной книги прославленного израильского спецназовца Меира Гар-Циона [54] Меир Хар-Цион (1934-2014) — капитан израильского спецназа, один из наиболее известных офицеров-десантников израильской армии, боец «Подразделения 101» и 890-го батальона. Премьер-министр Давид Бен-Гурион называл его «новым Бар-Кохбой», а генерал Моше Даян — «солдатом номер один». . Основатель сельскохозяйственных поселений Авраам Герцфельд [55] Авраам Герцфельд (1891–1973) — сионистский активист, депутат кнессета первых пяти созывов от партии МАПАЙ. , которого я слышал по радио, но никогда не видел, навестил меня и оставил книгу о молодежном движении «Га-шомер га-цаир». Главный раввин Шломо Горен [56] Шломо Горен (Горончик; 1917–1994) — третий главный ашкеназский раввин Израиля (1973–1983). С 1948 по 1968 год занимал должность главного военного раввина. подарил мне великолепную менору — «как потомку Хасмонеев». Представитель Красного Креста в Израиле подарил мне книгу об истории Красного Креста. Меня посетили начальник разведки Армии обороны Израиля Аарон (Ареле) Ярив [57] Аарон Ярив (Рабинович, 1920–1994) — израильский военный и государственный деятель, депутат кнессета, министр. После 1975 года возглавлял Центр стратегических исследований при Тель-Авивском университете. и верховный комиссар полиции. Даже премьер-министр Голда Меир провела день в моей комнате, пытаясь понять, что я пережил. Словом, посетители шли нескончаемым потоком, с утра до вечера. Это утомляло меня, и я чувствовал, что мне необходимы покой и определенный контроль над личным пространством.

Среди посетителей были и сотрудники Управления разведки Армии обороны Израиля, которым нужны было сведения о допросах, которым я подвергался. Беседа с ними принесла мне несомненное облегчение, поскольку я впервые получил возможность поговорить о том, о чем думал все последние месяцы. Прежде всего, это была возможность максимально детализированным, упорядоченным и систематическим образом избавиться от груза долгих ночей с Азизом, ощутить свою связь с Израилем и с тем человеком, каким я был прежде. Это была еще одна версия разбора полетов, неотъемлемой части того распорядка, к которому я привык с тех пор, как стал пилотом. Было приятно снова стать активным участником такого разбора. Когда мы с этим покончили, я чувствовал себя легче и свободнее.