Боб Дилан: Хроники [litres]

Но знать все это, стоя в кухне «Кафе Чё?» и слушая этот гладкий монотонный голос врастяжечку, было никак не возможно. Штука в том, что Рики по-прежнему выпускал пластинки, и мне этого тоже хотелось. Я представлял, как записываюсь в «Фолкуэйз Рекордз». Вот на каком лейбле нужно издаваться. Там выходили все самые классные пластинки.

Песня Рики закончилась, а я отдал остатки фри Крошке Тиму и вернулся в зал посмотреть, что там поделывает Фред. Однажды я спросил, нет ли у него записанных пластинок, и он ответил: «Не моя игра». Фреду тьма служила мощным музыкальным оружием, но сколь бы умелым и сильным он ни был, как исполнителю ему чего-то не хватало. И я не мог понять, чего именно. Пока не увидел Дэйва Ван Ронка.

Ван Ронк работал в «Газовом фонаре» – клубе загадочном: подминал под себя всю улицу и был престижнее прочих мест. Вокруг него витала тайна, над входом висел большой красочный транспарант, и там платили недельное жалованье. Надо было спуститься по лесенке рядом с баром под названием «Чайник рыбы» [8] Англ. выражение «kettle of fish» означает «хорошенькое дельце». . В «Газовом фонаре» выпивкой не торговали, но можно было приносить бутылки с собой в бумажных кульках. Днем клуб бывал закрыт, а в сумерках открывался, и шесть исполнителей сменяли друг друга ночь напролет. Тесный круг, и неизвестному новичку туда не пробиться. Никаких прослушиваний. Вот в таком клубе мне хотелось играть – нужно было играть.

Там выступал Ван Ронк. Дома на Среднем Западе я слышал его на пластинках и считал довольно клевым, а некоторые записи копировал пофразно. Он был страстен, он жалил, он пел, как кондотьер. Судя по голосу, он заплатил свою цену. Ван Ронк мог выть и шептать, превращать блюз в баллады, а баллады – в блюз. Я обожал его стиль. Он для меня символизировал город. В Гринвич-виллидж Ван Ронк был королем улицы, он правил абсолютно.

Однажды холодным зимним днем на углу Томпсон и 3-й, в начинавшейся метели, когда сквозь дымку еще сочилось хилое солнце, я видел, как он приближается ко мне в ледяном молчании. Его ко мне как будто ветер нес. Мне хотелось заговорить с ним, но что-то не позволило. Я смотрел, как он проходит мимо, я заметил, как вспыхнули его глаза. Мгновение миновало, и я дал ему уйти. Хотя мне все равно хотелось ему сыграть. На самом деле, мне хотелось сыграть кому угодно. Я никогда не мог просто сидеть в комнате и играть сам по себе. Мне нужно было играть для людей – причем постоянно. Можно сказать, я репетировал на публике, и вся моя жизнь становилась тем, что я репетировал. Я не спускал прицела с «Газового фонаря». Как можно? По сравнению с этим клубом остальные места на улице были безымянны и жалки, низкопробные обжорки или мелкие кофейни, где исполнитель пускал по кругу шляпу. Но я все равно начал играть, где только мог. Выбора у меня не было. Узкие улочки просто кишели такими заведениями. Крохотные, разномастные, громкие и шумные, они обслуживали туристскую шушеру, что по ночам толпами бродила по улицам. Таким заведением могло стать что угодно – салон с двойными дверями, лавка с витриной, квартира на втором этаже с отдельным входом, подвал ниже уровня улицы, любая дыра в стене.

На 3-й улице имелась необычная пивная и распивочная – там раньше был извозчичий двор Аарона Бэрра. Теперь это место называлось «Кафе Причуда». Ходили туда в основном работяги – сидели, ржали, матерились, жрали черное мясо и трепались о бабах. В глубине располагалась крохотная сцена, и я там пару раз выступал. Где я только ни играл по разу. Большинство заведений не закрывали дверей до рассвета: керосиновые лампы, засыпанный опилками пол, чуть ли не повсюду – деревянные скамьи, у дверей – парняга со здоровенными ручищами. Хозяева денег за вход не брали, зато старались сбыть как можно больше кофе. Исполнители обычно сидели или стояли прямо в окне, чтобы их было видно и с улицы, или размещались в глубине комнаты лицом к двери и распевали что было мочи. Никаких микрофонов, ничего.

Искатели талантов в такие притоны не заглядывали. Там было темно и замызганно, царил хаос. Исполнители пели и пускали по кругу шляпу, либо пели, пока мимо тянулись туристы, – в надежде, что кто-нибудь швырнет монетку в хлебную корзинку или открытый гитарный чехол. По выходным, если играть во всех этих забегаловках с заката до рассвета, заработаешь долларов двадцать. По рабочим дням – трудно сказать. Иногда – совсем гроши, конкуренция слишком свирепая. Чтобы выжить, нужно знать трюк-другой.