Дмитрий Морозов - О них не упоминалось в сводках

Многое увидел Жимшидов, побывав в 256-й дивизии. Усталые, заросшие лица с воспаленными глазами, окровавленные повязки тяжело раненных бойцов, лежавших на морозе в палатках около полковых пунктов медпомощи, партизан с немецкими автоматами, пустые кухни, в которых кипела только вода…

Обратный путь был особенно труден. Гитлеровцы стреляли беспрерывно, мешая подносить боеприпасы и продовольствие.

— Вот тут-то я и поползал — за всю войну отчитался. Приподняться невозможно, — рассказывал Сергей Сергеевич. — С перепугу то на труп, то на разбитую машину наскочу… В некоторых местах «коридорчик» не шире четырехсот метров, а ночью казалось, что и ста не будет. Ползешь вроде бы прямо на немцев. Хорошо, что по ракетам видно, где они…

Жимшидов восхищался выносливостью и мужеством наших солдат, подолгу лежавших в снегу, под огнем врага, без горячей пищи, без курева. Наиболее тяжелое впечатление у него осталось от встреч с ранеными. Одному лейтенанту с перебитой ногой Жимшидов помог выбраться из страшной горловины. Лейтенант просил отрезать ему ногу, которая держалась только на сухожилии. Но Жимшидов привязал к ноге палку, вместо шины. В дороге лейтенанту снова не повезло: осколок мины попал ему в левую руку, выше локтя.

— Ну и намучился я с ним. Пришлось тащить на спине, да еще ползком. Хорошо, что до конца «коридора» оставалось метров пятьсот. Выполз мокрый, как из парной бани. Но ничего, врачи сказали, что крестник мой месяца через три поднимется, — закончил рассказ Жимшидов.

Теперь, когда «коридор» был перерезан противником, окруженные части находились в восьми километрах от главных сил армии. Нужно было как можно быстрее пробить брешь в кольце, вызволить окруженных и развивать наступление дальше. Но подготовка к этому удару шла медленно. Попытки выполнить такую задачу одной дивизией не увенчались успехом. А сосредоточение более крупных сил тормозилось бездорожьем. К тому же основная часть войск фронта была связана боями с противником, отражала его контратаки.

Для нас, артиллеристов, самым сложным делом была в эти дни разведка. С наземных наблюдательных пунктов ничего не видно. Аэрофотографирование тоже не помогало, так как положение войск противника менялось каждый день да и погода мешала съемке. Стрельбу приходилось вести по ограниченному числу наблюдаемых целей и по площади — по районам предполагаемого местонахождения немцев. Точность такой стрельбы оставляла желать много лучшего.

На правом фланге и в центре наступление развивалось более успешно. 8 февраля войсками 54-й армии, продвинувшимися на восемьдесят километров, был взят Оредеж, затем станция Батецкая, а 12 февраля передовые части 59-й армии во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта овладели Лугой.

Через три дня была освобождена группа полковника Козиева.

Большую поддержку войскам фронта оказывали партизаны. Мне довелось разговаривать с одним из них — молодым, лет двадцати пяти, офицером Семеном Соколюком. Во время боев 2-й ударной армии Соколюк был ранен под Любанью и оказался в тылу врага. Вместе с группой солдат он трое суток шел на юг, пока не встретил народных мстителей. У них он и остался.

Соколюк рассказал, что во время нашего наступления находился в партизанском соединении, которым командовал К. Д. Карицкий. Утром 27 января партизаны захватили станцию Передольская, намереваясь удерживать ее до подхода передовых частей 7-й танковой бригады. Во второй половине дня гитлеровцы предприняли контратаку и отбросили партизан. Но подоспевшие танкисты совместно с партизанами атаковали фашистов и овладели станцией.

На мой вопрос, где он думает дальше служить, Соколюк ответил:

— В армии, конечно. Опять роту просить буду. Как, дадут?

— Разумеется. Возможно, что и батальон доверят. А вы, пока суд да дело, письмо домой напишите. Вас ведь, наверное, пропавшим без вести там считают…

— Уже отправил. Мать у меня и двое маленьких братишек остались. Жена, когда, на фронт уходил, первенца ожидала. О себе-то я вроде и не думаю, за них волнуюсь…

Пожелав друг другу успехов, мы тепло распрощались.

После войны на одном из московских вокзалов я случайно встретил Семена Соколюка с женой и пятилетним сыном, тоже Семеном. Мать Соколюка вместе с братьями погибла, когда немцы при отступлении подожгли деревню и обстреляли жителей из автоматов. Жена в это время была на лесном хуторе, где скрывался партизанский врач, — понесла к нему заболевшего ребенка. Когда она вернулась, на месте деревни осталось одно пепелище…