Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

…Суду преданы не те, кто развалил Союз, покончил с великой державой, насчитывающей тысячелетнюю историю своего становления, развития и укрепления, а те, кто выступил за сохранение Союза, в защиту Конституции СССР, союзных законов в точном соответствии с итогами референдума. В этом суть происходящего…»

В заключение своих показаний я сказал:

«Идет третий год после августовских событий. На глазах все страшнее становится народная трагедия, горю людскому не видно конца. Повсюду нищета, разруха, рост преступности. Выходит, сидящие здесь на скамье подсудимых оказались правы в своих опасениях за судьбу Родины. И не их вина, а беда в том, что их усилия не увенчались успехом. И все-таки я глубоко верю, что наша борьба была не напрасной.

Хочется верить, что суд по закону и справедливости разберется в этом деле, и истории не придется пересматривать ваше решение».

Затем в течение более чем трех рабочих дней я отвечал на вопросы суда, обвинения, адвокатов и подсудимых.

Вопросов от судей было сравнительно мало. Суд придерживался тактики — дать простор для состязательности сторон как важнейшего способа выяснения истины.

В условиях, когда позиции государственного обвинения и защиты по многим вопросам, а главное, по существу обвинения были диаметрально противоположными, такой подход был оправданным и в правовом отношении корректным.

Однако суд не был безучастным — он непременно вмешивался, как только в вопросах, заявлениях сторон, в показаниях подсудимых проявлялись неправомерные моменты или возникало нечто мешающее установлению истины.

Показания, ответы на вопросы, тем более что мне пришлось давать их первому, потребовали от меня большого морально-психологического напряжения. Должен сказать, что я постоянно чувствовал корректность суда и не заметил какой-то агрессивности со стороны государственного обвинения. Замечания председательствующего, возражения и реплики адвокатов, мои недоуменные высказывания в связи с некоторыми вопросами государственных обвинителей встречались, как мне показалось, с пониманием и должным учетом.

Хотелось бы воспроизвести один момент, который, на мой взгляд, заслуживает внимания. Государственные обвинители долго и детально допрашивали меня по поводу моего указания о выключении связи у Горбачева. Видимо не удовлетворившись моими ответами, один из обвинителей поставил вопрос так: «Скажите, это указание о выключении связи у Горбачева было законным или незаконным? Скажите только: «да» или «нет».

Я заявил, что считаю подобный вопрос некорректным, напоминающим мне не лучшие времена из истории советской юриспруденции, что государственный обвинитель в данном случае вольно или невольно исходит из постулата Вышинского, сформулированного им в книге «Теория судебных доказательств» в пору репрессий в Советском Союзе, когда подчеркивалось чрезмерное, всеопределяющее значение признания подсудимым своей вины. Вышинский руководствовался известным принципом: «признание — царица доказательств». Во времена сталинских репрессий достаточно было кому-либо ответить на подобный вопрос «да», как он этим самым открывал себе прямую дорогу к эшафоту.

Примечательно, что задавший этот вопрос государственный обвинитель в перерыве подошел ко мне и принес извинения.

Кстати, во время невольного общения в перерывах обвинители, адвокаты и подсудимые в допустимой форме затрагивали отдельные вопросы, деликатные моменты, возникавшие на процессе. Со временем установились вполне корректные отношения, ни в коей мере не нарушавшие рамок служебного долга.

Уверен, что обвинители испытывали на судебном процессе определенную неловкость. Все они совсем недавно были членами партии, гражданами Советского Союза, о развале которого не могли не сожалеть. Что касается подсудимых, то они тоже не только были, но и остались членами КПСС, по-своему решив в критический момент выполнить свой гражданский долг и спасти Союз.

Помимо моих, суд заслушал показания Язова, Шенина и Варенникова, а по Язову и Шенину успел пройти стадию вопросов и ответов. До Варенникова очередь с вопросами не дошла. Их показания, как и мои, были опубликованы в некоторых центральных, краевых и областных газетах.

Судебный процесс проходил на фоне все более ухудшавшегося социально-политического положения в стране. Экономический кризис разрастался, ряды безработных пополнялись все новыми и новыми людьми, жизненный уровень падал, в горячих точках — а их было немало — лилась кровь. Жертвы, разрушения, потоки вынужденных переселенцев — все это не смущало лишь режим. Он демонстрировал «спокойствие» и даже «равнодушие», то ли из желания сделать хорошую мину при плохой игре, то ли пряча свое бессилие.