Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

И только немногие отчетливо понимали, что происходит. Они видели, что гибнет государство, что происходит великая геополитическая катастрофа и на пространстве, которое недавно именовалось Советским Союзом, возникнет не только правовой беспредел, хаос, но и разразится трагедия, масштабы которой потрясут весь мир.

В числе тех, кто отдавал себе в этом отчет, были члены Государственного комитета по чрезвычайному положению и те, кто активно поддержал его создание.

Теперь, спустя несколько лет, следует признать, что, хотя большая часть граждан СССР и не помышляла о смене политического строя, общество не было готово к протесту. Оно было сбито с толку, разобщено, лишилось институтов, составлявших сферу управленческой деятельности и к которым оно привыкло. Местные органы советской власти были абсолютно не готовы, да и не пригодны — по опыту, практике своей работы, профессиональной подготовке кадров — к тому, чтобы возглавить политическое движение в стране. Критика всего и вся была относительно легким делом, ложилась на благодатную почву, потому что в массах действительно накопилось и проявлялось большое недовольство. Трудности, особенно в последние годы, все возрастали, и определенные силы ловко увязывали это с результатами деятельности советской власти на протяжении десятков лет, чем подогревали ситуацию.

Горбачев вел двурушническую политику в отношении КПСС и союзного государства. Как уже говорилось, к этому времени уже достоверно было известно, что у Горбачева и его ближайших единомышленников, в частности у Яковлева, созрел план раскола партии, образования на ее базе социал-демократической партии, возможно, и других партийных образований. Что касается коммунистического ядра, то его, как «догматическое» и «сектантское», Горбачев должен был бросить на произвол судьбы.

Я посоветовался с Болдиным и Шениным и решил откровенно поговорить с Горбачевым. Этот разговор состоялся в конце июля 1991 года.

Горбачев бегло пробежал доложенную ему информацию и, не дочитав до конца, сказал, что она настолько серьезна, что требует детального изучения. Но обещал вернуться к этому разговору по поводу ее несколько позже, в ближайшие дни.

Я понял, что он уходит от вопроса; он, как всегда, вилял, отделывался малозначащими фразами, было видно, что на путь раскола он встал окончательно и бесповоротно.

К тому времени съезд народных депутатов, а также Верховный Совет СССР доставляли Горбачеву все больше и больше беспокойства. Настроения в этих органах, их деятельность, принимаемые решения никак не укладывались в рамки проводимой им линии на разрушение Союза. Мягко выражаясь, многие народные депутаты вели себя странно. Они понимали, что наступает конец законодательной власти, а следовательно, их личной карьере, и тем не менее делали вид, что можно кое-что исправить, подправить, не допустить крайнего варианта, — короче, надеялись на чудо.

В личных разговорах со мной некоторые народные депутаты поднимали острые вопросы, связанные с существованием Советского Союза. Высказывали озабоченность, однако ни о каких конкретных действиях речи не вели, да мне было просто неловко их к этому подталкивать.

Отчетливо видел ситуацию председатель Верховного Совета СССР Лукьянов. Он переживал, его здоровье тогда было не блестящим, давали о себе знать сосуды, мучило давление, но он держался, пытался не допустить самого страшного в развитии ситуации в стране.

А тем временем активно шел процесс разрушения центральных органов союзного государства.

К августу 1991 года было покончено с централизованным планированием. Прекращали свою деятельность одно центральное ведомство за другим. Но неуправляемость экономики мало кого беспокоила. На каждом большом или малом совещании, заседании все взахлеб говорили о рынке, и создавалось впечатление, что рынок — это панацея от всех бед. Вот наступят рыночные отношения, спасут страну от всяких невзгод и предупредят наступление не только экономической, но и социальной катастрофы.

За полтора-два года перед августом 1991 года в результате этапа наиболее интенсивной перестройки, когда ломалось все, что попадалось на пути, кризис экономики начал проявляться драматически.

Люди не знали подлинных причин надвигавшейся катастрофы, путей выхода из создавшегося положения, а сверху на их головы обрушивалась уничтожающая критика в адрес советской власти как виновницы происходящего, неспособной выправить положение в стране.