Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

Убежден, речь должна идти не о покаянии, а о том, чтобы дать настоящую оценку случившемуся с нашей державой. Дать оценку содеянному теми или иными лицами, воздать должное тому, кто в это трудное время держался патриотических позиций, выстоял. И дать вместе с тем объективную оценку тем, кто хулил державу, разрушал ее для того, чтобы потом поколения нынешние и будущие трудились над воссозданием разрушенного, проливая новые потоки крови и пота, кляня своих предшественников за учиненное с Родиной.

Порушенный Советский Союз не обеспечит свою безопасность. Я вовсе не хочу судить налево и направо об ответственности лиц, что были в той или иной мере причастны к содеянному, к разрушению великой державы. Но если мы объективно не разберемся, что же произошло с нами, не обозначим наши ошибки и перегибы, с одной стороны, и преступную деятельность отдельных лиц — с другой, то наш путь в будущее будет сложным и, главное, не светлым. Мы опять станем вилять и рано или поздно совершим зигзаг, который вновь обернется большой бедой для нашего государства.

«Архитекторов» и «прорабов» перестройки не так уж много. Больше тех, кто заблуждался, кто совершал ошибки по неведению, кто был сбит с толку. Люди невиновны, но они должны знать правду для того, чтобы в будущем ни они, ни их дети не подверглись новому искушению и уже не попались на удочку лжи, обмана, неблаговидных замыслов и дел.

В сентябре 1988 года после совещания в ЦК КПСС, кажется по афганской проблеме, Горбачев попросил меня задержаться.

В своей обычной манере он начал издалека говорить о значении органов госбезопасности, необходимости активизации их деятельности, повышения эффективности. Он неплохо отозвался о человеческих качествах тогдашнего председателя КГБ Чебрикова, я поддержал это мнение. Затем Горбачев спросил, как я отношусь к тому, чтобы занять должность председателя КГБ СССР.

Не скажу, что разговор был совершенно неожиданным для меня, слухи ходили, но тем не менее подобное назначение означало новый этап в моей жизни и работе, и я, конечно, понимал его серьезность.

Откровенно ответил, что с нелегким сердцем отношусь к этому предложению, не поздно ли по возрасту — 64 года, стоит, видимо, подумать и все взвесить.

Последовала нередкая в таких ситуациях реплика, что думать, мол, некогда, а если и стоит поразмышлять, то только в плане согласия. На мой вопрос относительно дальнейшей работы Чебрикова Горбачев ответил, что он перейдет на работу секретарем ЦК (членом политбюро ЦК КПСС он уже являлся) и будет курировать работу правоохранительных органов.

После такого разъяснения я дал согласие.

В то время у меня не было каких-либо особых сомнений в линии Горбачева, в добронамеренности его устремлений. Я с доверием относился к его многочисленным заявлениям укрепить государство, Союз, придать развитию более динамичный характер и выйти на новые рубежи. Поэтому было огромное желание ему помогать.

Идеи обновления общества мне импонировали, обостренное изложение проблем я принимал за искренность, простота в общении подкупала. Как и многие лидеры его уровня, он поддавался влиянию, внимательно прислушивался к тому, что говорили о нем в стране и особенно за рубежом.

Мне кажется, в ту пору Горбачев и мысли не допускал, что в 1991 году произойдут такие кардинальные изменения, что страна окажется в таком плачевном, трагическом положении, сам он в личном плане будет так беспомощен, а его популярность упадет до нулевой отметки. Ведь на словах он клялся, что не допустит развала Союза, что ни одна из республик, включая прибалтийские, не уйдет, постоянно подчеркивал, что этого нельзя допустить. «Да мы просто не сможем разойтись!» — не раз восклицал он. Сколько раз он заверял, что не мыслит будущее страны вне социалистического выбора, боготворил партию, называл себя ее воспитанником.

Как-то в одном частном разговоре решительно заявил, что если ему вдруг придется выбирать между главой государства и лидером партии, то он, конечно, выберет второе. Занимал позитивную позицию по отношению к социалистическим странам, видел в них важнейший позитивный фактор с точки зрения интересов Советского Союза, был полон благих намерений развивать и крепить с ними отношения. Работал много, проявлял огромный интерес к информации, был, можно сказать, жаден до нее.

Когда при таких обстоятельствах появлялись сомнения в его искренности, становилось даже как-то неловко.