Владимир Крючков - Личное дело.Три дня и вся жизнь

Как-то в начале 1989 года Яковлев выступил с докладом. В нем содержалось утверждение, что не стоит бояться слома и разрушения устоев, на которых держалось наше общество и государство, что через два-три года положение в стране выправится и дела пойдут в гору.

Я позвонил ему и сказал, что через два-три года при таком развитии обстановки у нас будет совсем плохо и что со сроками вообще, может быть, следовало бы проявить большую осторожность.

Яковлев задумался и ответил, что если через два-три года дела не поправятся, то нам следует всем уйти в отставку и уступить место другим, что, во всяком случае, он поступит таким образом.

Не сразу удалось мне разобраться в этой одной из самых зловещих фигур нашей истории. Тут и моя вина, и моя беда.

Есть правда, которую я не должен, просто не вправе, уносить вместе с собой. Речь идет о крайне важных вещах не только с точки зрения государственных интересов, но и, пожалуй, вообще для дальнейших судеб всего нашего народа, для более глубокого понимания трагедии, постигшей советских людей. То, что я собираюсь рассказать, касается не только одного Александра Николаевича Яковлева. История, связанная с ним, была настолько серьезной, что на протяжении длительного времени, признаюсь, в буквальном смысле слова мучила меня, заставляла задуматься о куда более масштабных проблемах, о весьма серьезных и деликатных вещах, ставила перед очень нелегким выбором.

К сожалению, в то время она так и осталась не выясненной до конца, хотя сейчас, оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что лично для меня сомнений теперь уже не осталось…

Полученные оперативным путем — по каналам КГБ (разведки и контрразведки) — сведения, касающиеся Яковлева, как нельзя лучше подтверждаются всеми его действиями и поступками, четко накладываются на происшедшие в нашей стране события. Они проливают свет на истинные мотивы поведения и других лиц, в первую очередь человека, который за границей снискал себе сомнительную славу называться «первым немцем», а у себя дома заслужил лишь презрение и ненависть всех тех, кто независимо от своей национальной принадлежности еще недавно с гордостью величали себя советскими людьми.

До 1985 года лично я почти не знал Яковлева, видел его пару раз, но уже кое-что о нем слышал.

Первая наша встреча состоялась, пожалуй, в 1983 году, в бытность мою начальником Первого главного управления КГБ. Когда мне доложили, что со мной хотел бы встретиться Яковлев, бывший тогда послом СССР в Канаде, я не удивился. Ничего необычного в этом не было — послы регулярно посещали нашу службу. Ведь у нас друг к другу всегда много вопросов, разведчики стремились помогать в работе послам, а те, в свою очередь, часто оказывали полезное содействие в выполнении наших задач: все мы работали на одно государство. Без понимания со стороны послов, более того, без их поддержки разведывательная служба эффективно действовать не в состоянии. Да и дипломаты нуждаются в нас, многие вопросы возможно решить только сообща.

Прежде чем принять Яковлева, я поинтересовался у сотрудников, курировавших канадское направление, какие конкретные вопросы имеет в виду затронуть гость, к чему нужно быть готовым. Оказалось, что, напрашиваясь на беседу, посол каких-либо специальных тем для обсуждения не обозначал, сказал, что разговор будет носить общий характер.

У меня, помню, в этой связи даже мелькнула мысль поручить провести разговор с Яковлевым одному из своих заместителей, но наши товарищи с уверенностью предположили, что посол наверняка будет жаловаться на нашу службу, резко критиковать сотрудников резидентуры и центрального аппарата, а может быть, даже намекнет на желательность полного сворачивания оперативной работы в Канаде. Если разговор примет откровенный характер, подчеркнули в заключение товарищи, то Яковлев «ударит по КГБ в целом». Это, мол, его «любимый конек».

Помню, что именно в этот момент мне по какому-то другому вопросу позвонил Андропов, бывший тогда уже генеральным секретарем ЦК КПСС. Воспользовавшись этим звонком, я вскользь заметил, что мне предстоит встретиться с Яковлевым. Тотчас же стало ясно, что Юрий Владимирович также придерживается о Яковлеве довольно нелестного мнения. Он не только подчеркнул неоткровенность этого человека («Что он думает на самом деле, ни черта не поймешь!»), но и, более того, выразил большие сомнения в безупречности Яковлева по отношению к Советскому государству в целом.