Андрей Константинов - Вселенная Ивана Ефремова. Интуиция «Прямого луча»

К огню антонозавр по-прежнему относился с недоверием и определенную черту не пересекал. В какой-то момент это начинало производить впечатление деликатности, тогда студент Антипов вскакивал и усердно занимался гимнастикой, чтобы почувствовать свое тело и вообще собственную реальность в этом томительном, но полном энергии мире. Но один раз они столкнулись в лесу практически лицом к лицу. Студент Антипов понял, что сердце его проваливается вниз и запутывается в животе. Антонозавр был огромен, и он первый увидел человека.

В первый раз Антипов увидел в нем не скучного профессора, а великого мыслепоэта прошлого, в честь коего, собственно, сия тварюга и была названа. Судорожно вспоминая строки из обязательных к внимательному прочтению книг, он стал лепетать их, пытаясь убедить чудовище не портить карму и проходить мимо.

— Самое сложное — сам человек, потому что он вышел не подготовленным. не то. «Лебедь» будет доступен нашему зову еще 17 часов. а-а-а!.. этот гад не знает, что такое лебедь! Вот, слушай, дорогой, это тебе предстоит написать: из палеонтологической летописи — слышишь? — из твоей летописи, с-скотина, это про тебя написано! — вытекает гуманистическое учение о космическом будущем человечества. Ты понимаешь? я — человечество! И ты будешь человеком. Все будут людьми. А были мы звездами, истоки наши в них, понимаешь? Мы братья с тобой, мы не должны ссориться. Всем сейчас тяжело, и мне, и Галине Анатольевне…

Внимательно слушающий и запоминающий отточенные формулировки антонозавр при этих словах вдруг резко двинулся вперед и быстро прочавкал, изгибаясь, мимо онемевшего от страха человека. И с треском скрылся в зарослях, откуда пришел Антипов. А тот бессильно опустился на влажные выступающие корневища кордаита.

— Гингкофилум сапорта. — молвил Антипов бесцветно. И подумал почему-то, что у китайцев еще больше прав называть себя первыми людьми — ибо синантропы оставили-таки небольшой след в геноме современного человечества. А антонозавры оставили? А коржаковии? Коржаковия. Галина Анатольевна! Антипов подскочил как ужаленный. Будущий философ и скульптор слова, предвосхитивший Великую Интроспективную революцию, шустро уполз по направлению к холму, где тосковала раненая и голодная Галина Анатольевна. Чтобы сожрать ее.

И студент Антипов бросился к лагерю, лихорадочно пытаясь придумать, что он будет делать, когда страшилище нападет на добычу. «Отвлеку внимание как-нибудь, а там как пойдет, — решил Антипов. — Тварь скоро устанет, обмен веществ не тот, а там поглядим! Разожгу костер, сделаю факел, сам его напугаю. Я царь природы!» Избыточный кислород пьянил, а уровень адреналина зашкаливал.

Роща саговников осталась позади. Энергия выплескивалась в прыжках и бессвязных выкриках.

Но перед пучком хвощей, что обозначали границу пространства, воспринятого своим, замедлился. Мало ли что ибо. Увиденное поразило Антипова до палеозойских глубин его души.

Огромный Антон Иванович производил рядом с вжатой в мокрую глину коржаковией ошеломляющее впечатление. Без сомнения, он был страшным и опасным хищником — в том числе для человека.

Тем страннее было наблюдать за тем, что весь внутривидовой опыт студента Антипова позволял интерпретировать не иначе как ухаживания.

Ящер довольно бодро ползал вокруг подруги, и длинный тяжелый хвост волочился за ним в недоумении — что с хозяином? Он вертел длинной уродливой башкой с неожиданным проворством, возбужденно терся о смирно возлежавшую коржаковию. Пару раз даже перелез через нее — и Анатольевна следила за ним крупными, близко посаженными глазами, а после прикрыла их — то ли от блаженства, то ли от ужаса (в психологии палеоамфибий студент Антипов не был силен). Иваныч пытался приобнять лабиринтодонтиху своими короткими сильными лапами, но промахивался всякий раз, соскальзывая с гладких налитых боков, ибо его конечности эволюционно не были приспособлены к такой ювелирной процедуре. Старательно издавал звуки — очень странные звуки. Завороженный студент Антипов, полный эмпатии, впоследствии клялся, что это были вздохи о судьбе-злодейке, разлучившей возлюбленных по разным видовым коридорам. Несколько раз коржаковия слабо шевельнула коротким хвостом, отвечая на особо бурные излияния чувств в свой адрес. Казалось, что еще немного — и замурлыкает.

Но делать этого она не стала.

Рубчатые пластины ее неуклюжего неповоротливого тела не имели возможности пылко отозваться на бодания и теребления, да и вообще пылкость оставалась глубоко сокрыта в ней, пока еще эволюционно не отделившись от недоумения, страха быть съеденной и охотничьего азарта, каковой выражался, впрочем, также через бесконечное терпение и йогические практики полной неподвижности. Так рождались на планете первая любовь и первая мудрость.