Владимир Ландер - Восхождение на театральный Олимп

И здесь молодой режиссер впервые, может, даже в Советском Союзе, смело показал настоящую эротическую сцену. Сделал он ее не по годам так мастерски, красиво, деликатно, что это вызвало только восхищение и продолжительный всплеск оваций зрителей. Юрий Любимов в Московском театре на Таганке скрыл всю женскую красоту за деревянными бортами грузовика ЗИС-5, из-под которых видны были только головы, ноги и в воздухе изредка веники. А Михаил Ковальчик одел актрис в телесного цвета облегающее трико, в глубине сцены перекрыл тюлевым прозрачным материалом выгородку. Поэтому зрители стали соучастниками всего банного процесса, где девушки свободно и лихо не только пользовались своими банными атрибутами — тазиками, мочалками, но и весело плескались водой, хлестали друг друга вениками, громко разговаривали. Чтобы создать видимость пара, запускали дымовую завесу. А банную выгородку «прострелили» с двух сторон лучами света, отчего создавалось впечатление, что девушки совершенно обнаженные: четко просматривались покатые плечи и точеные ноги, длинные шеи и распущенные волосы, округлые груди, их стройные и грациозные фигуры. На виду оказались все женские прелести. Это было сказочно поэтично. И когда в бане появилась Женя Комелькова, все ахнули, глядели как на чудо:

— Женька, ты же русалка! Да с тебя только скульптуру лепить.

— Женька, у тебя кожа прозрачная.

— Ой, Женька, тебя в музей нужно! И только под стекло на черном бархате.

— Ну, просто чертовски красивая!..

А ведь эту вечную женскую красоту фашистский сапог вскоре безжалостно растопчет и уничтожит: в схватке с диверсантами все эти чудо-создания погибнут. И здесь Михаил Ковальчик четко выражает свою режиссерскую мысль, что у войны, действительно, не женское лицо. Война — это страх, боль, смерть. Это трудное, кровавое, жестокое занятие. Это разрушение и уничтожение. Не женское лицо у войны потому, что женщина — сила созидающая: она жизнь дает, а не отнимает. Молодого режиссера коллеги всячески отговаривали ставить эту сцену. Но он был убежден, что публика в момент гибели девушек обязательно припомнит сцену природного женского очарования. Варварство обязательно породит естественный гнев и возмущение присутствующих. Да и принимающие спектакль разные идеологические службы города и области согласились, что это смело, неожиданно, тонко.

Итак, на сцене пятеро бойцов-девушек, с винтовками и вещмешками, во главе со старшиной идут остановить диверсантов. Они еще не знали, что уходят в бессмертие. Некоторые шли на это задание, как на обычную прогулку с шуточками-прибауточками. А вот старшина нутром чувствовал, что схватка с вооруженными до зубов и обученными лазутчиками будет смертельной. Поэтому режиссер спектакля вложил в его уста все тревожные реплики типа — «немцы — вояки злые, это только на карикатурах их пачками бьют». И заставил своих героев преодолевать массу трудностей. Сначала они пробирались через болото, где девчата орудовали в трясине специальными слегами — длинными и прочными жердями нащупывали тропу и шли след в след за старшиной, поскольку слева-справа «жижа, что овсяный кисель: и ногу не держит, и поплыть не дает», затянет — маму позвать не успеешь. Галя Четвертак не только сапог, но и портянку болоту подарила: вышла в одном чулке. Пришлось старшине ей чуню сооружать: обмотал ногу запасной портянкой, натянул два своих шерстяных носка, свернул из свежей бересты кузовок для ступни и все это прикрутил бинтом.

Но драматизм их похода начался после того, как они насчитали шестнадцать серо-зеленых немецких фигур, которые медленно, озираясь, прошли с автоматами наизготове по сцене за задником, разрисованным под лесной массив. Тут-то девушки и почувствовали смертельную опасность: в глазах напряжение, в поведении нервозность и растерянность. Старшина старался спокойно, словно на полевом бригадном стане, говорить: «Плохо, девчата, дело. Шестнадцать автоматов — это сила. В лоб ее не остановишь. И не остановить тоже нельзя.» Так на сцене началась неравная схватка крохотного, практически безоружного девичьего отряда с фашистскими головорезами. Первой погибает Лиза Бричкина: торопилась позвать на помощь бойцов и соскочила с тропы, ее и засосала трясина. Соня Гурвич, читавшая вслух и нараспев блоковские стихи, даже не успела понять, что напоролась на немецкий нож. Это было настоящим потрясением для девчат. Старшина вытащил из ее гимнастерки документы и тихо сказал: «Соня могла бы еще и детишек нарожать, а те бы — внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки, перерезанной вражеским ножом.» Галя Четвертак, самая молодая, по-детски радовалась, что ее взяли на ответственное задание, а потом просто психологически не справилась со своим страхом. А вот Женя Комелькова и Рита Ося- нина оказались посильнее духом, у них был свой счет к войне. Они пришли мстить за родных и искалеченную свою жизнь. Погибли они в бою. Пытались сражаться даже тогда, когда патроны кончились. А старшина пленил горстку живых фашистов. Слезы текли по его грязному, небритому лицу. Его трясло в ознобе, и он надрывно кричал: «Что, взяли?… Пять девчат, пять девчонок было всего! А ведь не прошли вы никуда и все сдохнете здесь.»