Леонид Саянский - Три месяца в бою. Дневник казачьего офицера

А другой, тоже раненый и воротившийся в строй казак подтвердил вышесказанное и еще деловито добавил:

— А што самое невдобное выходит, так ежели это дамов много наберется и жужжать вокруг… Ну, известно, им тута и весело, их много, а дела нету… А тут, значит, «до ветру» надоть… Сам-то не может, а санитаров округ нету — одни дамы тольки… Ну, совеститься себе и терпишь, и терпишь, в пот вгонит. А оне свое. — Гыр-гыр-гыр, да гыр-гыр-гыр…

— Бид-а-а! — покрутил он головой.

Да. Беда действительно из святого дела выходит le dernier crie de la mode.

А ведь многие дамы из общества только потому и тычутся там, по лазаретам, чтобы потом иметь возможность, сидя в обществе, щегольнуть — показать холеные руки в бриллиантах и сказать:

— Эти руки перевязывали раненых, и на них следы святого дела (и дрожь в голосе пущена!).

— Делали?

Впрочем, во время всемирной войны все спуталось.

Факты геройства, безумного и яркого…

Жертвы громадные и сердечные… Самолюбование и мелочность… Темные инстинкты дельцов, строящих цифровые козни среди шума кипучей и интенсивной жизни, под раскаты залпов и стоны людей… Милосердие рядом бездельными выходками для моды…

Страдание и радость возвращения хотя и с подбитой ногой, но живого и близкого…

Жизнь и Смерть — две великие силы мира спутались и кружатся в стихийном, все сметающем вихре…

Рушатся города, чтоб отстроиться вновь…

Стонет под ударами железа искусство…

Падают столпы науки, и она сама пугливо прячется, косясь на кровавые поля боев…

Разрушается все почти, что создал гений бессмертного ума, и покрывается налетом кровавой копоти для того, чтобы потом, когда затихнут опустелые сверху, но полный внизу трупами долины Смерти, вспыхнуть вновь ярким пламенем феникса и, назло нелепой Смерти, — создать вновь Царство света, яркой жизни и вечной Красоты, — этой мощной жизненной силы…

А пока грохочут орудия и валится ежедневно тридцать пять тысяч трупов, на всех дорогах и холмах Европы, — пока мечется стиснутое железом и огнем и взбаламученное вихрем мутное море жизни, — лучше быть там. Где все просто и ясно. Где нет лжи перед лицом Смерти. Где все равны, и живые и мертвые. Где дышится легко и просто до тех пор, пока… дышится… Где нет злобы, распутства, зависти, мод, жадной наживы, лживых выспренних слов — где и в сумраке холодных ночей и в тусклом свете боевого дня — есть только Жизнь и борющаяся с нею Смерть.

Там хорошо… И три месяца, проведенные мною в борьбе, дают мне сознание, что и я принес свою посильную пользу вскормившей меня моей Стране.