Тимоти Листер - Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ

Я подумал, что у этих людей может быть искаженное представление о мире, но они не лицемеры. Их верность и вера просты и сильны.

Я торопился с отъездом: наш самолет вылетал из Саны в Европу вечером, а сколько времени займет поездка до аэропорта? Фадия вышла с женской половины, и мы засобирались в дорогу.

Едва распахнулись заповедные ворота, как я понял, что у нашего арендованного автомобиля проколота шина, что после гонки по горам было вовсе неудивительно.

Выбежал Абдулла и помог мне поставить запаску. В его глазах вновь стояли слезы: казалось, он почувствовал надвигающуюся опасность.

— Если нам не суждено свидеться снова, встретимся в раю, — сказал он, и слезы потекли по его щекам.

Моджахеды проводили нас до главной дороги и попрощались с нами. Мы вышли из кокона.

Я знал, что в трех западных столицах люди с нетерпением ждали от меня подробного отчета о часах, проведенных в обществе Анвара аль-Авлаки. Мне необходимо было как можно быстрее выбираться в Сану и из Йемена.

Предыстория моей встречи с Анваром аль-Авлаки в горах Йемена, мягко говоря, невероятна. Родился я 2 января 1976 года в продуваемом всеми ветрами городке на датском побережье. Вряд ли опрятный, одноэтажно-краснокирпичный Корсёр мог еще разительней отличаться от запредельно далекого Йемена. Притулившийся у края фермерских угодий холмистой Зеландии, он глядит через седые воды Большого Бельта на запад, на остров Фюн.

Корсёр опровергает стереотип скандинавской терпимости и прогрессивности. Это суровый пролетарский город, в 25-тысячное население которого вкраплены иммигранты из Югославии, Турции и арабского мира.

Моя семья принадлежала к нижней прослойке среднего класса — только семьи как таковой у нас не было. Отец-алкоголик ушел из дому, когда мне было четыре. Попросту исчез. Не приходил по выходным, не брал на рыбалку или на праздники. Мать, Лизбет, словно питала слабость к мужчинам с гнильцой. Она вышла замуж во второй раз, и мрачный, наводящий страх отчим чуть что распускал руки. Из-за того, как я держу вилку, или просто из-за сказанного мною слова. Кулачная расправа следовала сразу, без предупреждения. Доставалось и маме, пару раз она даже уходила из дому, но возвращалась, поверив обещаниям, что все изменится. Ничего не менялось, но она прожила с ним почти двадцать лет.

— Твоим детством я гордиться не могу, — с грустным вздохом сказала она годы спустя. — Это я виновата в том, каким ты стал.

Ребенком я бродил по берегу моря, в окрестных лесах и полях. Предоставленный сам себе, пропадал на улице от рассвета до заката. Строил с друзьями шалаши, баламутил веревкой холодную воду и с визгом нырял.

Считаные фото тех лет запечатлели маску неуверенности на моем лице. В глазах, будя массу неприятных воспоминаний, застыла настороженность. Но одновременно меня переполняла сумасшедшая энергия — энергия, словно несущая несчастья.

Тринадцатый день рождения я с друзьями — Бенджамином и Джуниором — отметил попыткой совершить первое вооруженное ограбление. Убогой по замыслу и исполнению. Мы выбрали маленький магазинчик пожилого мужчины, известного скаредностью и дешевыми сигарами. Надели лыжные маски и ждали в тени, когда тот выйдет запирать дверь, чтобы попытаться ворваться внутрь. Бенджамин размахивал отцовским револьвером 22-го калибра.

Но старик проявил недюжинную для своего возраста силу. Ярость его сопротивления наверняка подогревал страх лишиться выручки. Каким-то образом ему удалось нас не впустить.

Пережив унижение, мы кинулись в ресторан готовой еды навынос. На этот раз с оружием пошел я.

Размахивая револьвером, я почувствовал, как сердце ушло в пятки. Я узнал молодую женщину за прилавком, она была другом семьи. Силясь казаться старше, я заговорил басом, получилось как на прокручиваемой с замедленной скоростью аудиозаписи.

— Это ограбление.

Вышло неубедительно.

Женщина оторвала взгляд от прилавка и скорее озадаченно, чем встревоженно, посмотрела на меня.

— Мортен, ты?

Я развернулся и задал стрекоча. Злобу мы сорвали, выхватив сумку у пожилой дамы. Но женщина упала и сломала ногу, и скоро в мой дом явилась полиция.

Так я покатился по наклонной плоскости. В школе я любил историю, музыку и уроки религии и культуры, но не мог усидеть в классе. Никто из учителей — или мне только так казалось — не нашел ко мне подхода, и я им дерзил. В ответ они бросали в меня испачканной мелом тряпкой или сами бросались в слезы, поскольку в классе воцарялся хаос.