Михаил Шервуд - Женечка, Женька и Евгеша

Учились мы три месяца, и незадолго до окончания я чуть не вылетел с курсов. Какими были бы последствия, не знаю, но наш ротный словами не бросался, так что…

Ночью подняли по тревоге и - на стрельбище, ночные стрельбы из личного оружия. Пока отстрелялись, пока то да сё, стало светать и начались стрельбы в противогазе. У Евгеши противогаз одолжил начальник курсов, пострелял и отдал. А пинольный карандаш, оказалось, потерялся. Или выбросил, или ещё что-то. Карандаша не оказалось. Кто с этим делом знаком, знает, что после каждого использования противогаза, особенно зимой, надо пользоваться карандашом. А если его нет, стёкла запотевают, ничего не видать. Я отстрелялся, всё в норме, тут подходит Евгеша: дай противогаз. Он же мне не сказал ничего, а я не спросил ничего. Через некоторое время нас завели в какую-то балку, поступила команда «Газы!» По верху балки зажгли бочки, слезоточивый газ пополз вниз. Я напялил противогаз, а клапана в нём не оказалось. Глаза зарезало, потекли слёзы, в горле режет, состояние отчаянное. Полез вверх, долез, собрался выпрямиться, а какой-то офицер в противогазе толчком ноги отправил меня вниз.

Очнулся в медсанбате. Командир взвода «обрадовал» меня чёткой перспективой отчисления за нарушения, чуть не приведшие… И так далее. Выписали через пару дней, построили роту. И началось. Вот, мол, почти три года службы, учебка, то да сё, и вот вам, значит. Доверяли, партшкола, а он, значит, и прочее. Отчислить с соответствующей характеристикой.

Евгеша поднял руку: разрешите добавить по факту происшедшего. И рассказал, почему он вытащил клапан. Начальник курсов сказал, что он в самом деле брал противогаз, только не помнит, у кого конкретно. Это-то понятно, ночь, а нас целый батальон. Так что пролетело без ничего. Ну, если не считать, что несколько дней резь в глазах.

Несколько дней подряд были экзамены, потом на день отпустили всех в увольнение. А куда идти, к кому? Пошатались по городу, по паре раз сходили в кино. Была мысль сходить в ресторан, просто посидеть по-человечески, но не рискнули. Можно было нарваться на патруль, потому что солдатам и сержантам срочной службы рестораны запрещены.

После Нового года мы вернулись в свою роту и всё пошло, как прежде. С той небольшой, но очень существенной разницей, что начался третий, то есть, последний год службы. В те времена срок службы засчитывался с первого января. Женечка нам иногда пописывал, но очень уж иногда: работа и вечерняя школа, то есть, как бы подготовительные курсы. Хочет податься в мостостроители, давно хотел.

В конце весны Гриша Якопсон, с которым мы вместе валялись в лазарете на первом году, попросил помочь. На третьем году он стал старшим сержантом, крепким парнем, большим любителем жёстких спаррингов с группой партнёров. Хотя в рыло так никому и не давал.

..Дело такое, что приезжает Аля. Он точно не знает, но думает, что опять приедет и мама. Это не сочетается, да и надоело так. Если мама приедет, мы должны на вокзале подойти к нему и сказать, что его срочно требует комбат.

Грише выдали увольнительную на двое суток, он снял номер в гостинице, провёл подготовительную работу с дежурной, которой подарил коробку дорогих конфет, а мы с Кузей попросили увольнительную на два часа, «для решения личных вопросов».

Когда Гриша с Алей проходили мимо нас, местный мужик радостно заорал: «Гля, Васька, жидок - старший сержант!» Гриша сделал шаг в его сторону, не отпуская Алиной руки, и врезал мужику кулаком в переносицу. Голова мужика мотнулась назад и он тряпкой осел на асфальт. Васька заорал: «Ты чё делаешь, сержант!» Гриша поправил: «Стагший, понял, мужик, стагший сегжант. Тебе всё понятно или тоже объяснить?» Мужик заторопился: «Понял-понял, всё понятно. Только предупреждать надо, а то сразу в рыло.»

Аля была в восторге: «Гриша, ты стал настоящим мужчиной! Я бы вышла за тебя, если бы ты согласился!» Гриша ответил: «Газбеггёмся. Вон гостиница, она наша на двое суток, идём». Аля кивнула, и они пошли.

Я сказал Кузе: «Мамы не будет, врубаем реверс.» Мы пошли в казарму.

Конечно, как мы потом узнали, мама приехала, такая мама не могла не приехать. Просто из «конспирации» ехала в другом вагоне, вышла после Али и видела, как Гриша угостил мужика. Ей поплохело, она посидела на скамеечке, а когда пришла в гостиницу, дежурная сказала, что никаких Якопсонов у них нет, никаких военных, ни старых, ни молодых, ни солдат, ни офицеров не зарегистрировано. И номеров свободных тоже нет. Дежурная отлично отработала коробку дорогих конфет. В полку сказали, что старший сержант Якопсон находится в увольнении на двое суток в пределах расположения гарнизона, а где именно, докладывать не обязан. И поскольку лето ещё не наступило, ночевать в кустах мама не умела, она в тот же день уехала домой. Благо, дом был в трёх часах езды пригородным поездом.