Эндрю Ллойд Уэббер - Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера

История Эвиты предельно проста. Эва Дуарте была незаконнорожденным ребенком, жившим с семьей в аргентинских пампасах. Она проложила свой путь в Буэнос-Айрес лестью и проституцеий. Там она стала местной звездой театра. В результате нескольких успешных поворотов судьбы она стала любовницей жаждущего власти полковника Хуана Перона. Вскоре она стала его гламурной женой, сыгравшей ключевую роль в достижении его политических амбиций. Она неустанно призывала дескамисадос, бедняков, поддерживать Перона, используя самые шаблонные приемы из возможных. Вместе Пероны безжалосто уничтожали любое препятствие на пути к должности президента. «Эвита», как ее стали называть, пробрела статус святой среди своих любимых дескамисадос, в то время как аргентинская элита считала ее обычной шлюхой. Едва ей исполнилось тридцать, врачи обнаружили у нее последнюю стадию рака. Эва умерла в тридцать три года, по иронии судьбы, в том же возрасте, что и Иисус Христос.

Уже во время первых обсуждений я обнаружил серьезную проблему. В этой истории не было никого, кому можно было бы сопереживать, едва ли это хорошая предпосылка для успешного мюзикла. Но я понимал, почему Тим так увлечен идеей. И мне нравилось, как он хотел начать шоу. Показ настоящего фильма об Эве в кинотеатре Буэнос-Айреса прерывается сообщением, что она мертва. Затем переход к ее пышным похоронам, где Че появляется из скорбящей толпы как голос разума. И, бинго, тут мы начинаем!

Конечно, смерть Эвы в таком молодом возрасте придавала истории трагический окрас. Но, поскольку она поддерживала такие ужасные ценности, я не понимал, как заставить зрителей сопереживать ей. Да и нужно ли было это делать? Чем больше я думал об этом, тем более убеждадся, что мне нужен способ оставить зрителей эмоционально отчужденными от Эвы, но в то же время, они должны были понимать, почему ее так любили.

Казалось, мне потребовались годы, чтобы найти решение, но я живо помню, когда и где оно пришло мне на ум. Это случилось в субботу днем в Бристоле во время особенно провального эпизода истории с «Дживсом». Я напевал: «Как решить проблему вроде «Эвиты»?». И вдруг я вспомнил, как в 1969 году видел одно из последних выступлений Джуди Гарленд в Лондоне. «Не выступлений», если быть более точным. Джуди опаздала на час, и толпа, уже напившаяся дешевым шампанским, была, мягко говоря, взволнована и возмущена. В конце концов она появилась, попыталась спеть «The Trolley Song», но исполнение было настолько невнятным и бессвязным, что зрители стали кидать на сцену монеты и гудеть.

То, что случилось дальше, было незабываемо. Она подала знак звукорежиссеру и начала петь «Over the Rainbow». По мере того как она продиралась сквозь свою знаковую песню, свист и улюлюканье становились все громче и громче. «Over the Rainbow», ее гимн, песня, которая принадлежала ей и только ей, добивала ее, как стервятник на поле боя. Это было похоже на то, как маленький воробей из последних сил бьется, сдавливаемый желеным кулаком. Сцена была душераздирающей.Я надеялся, что больше никогда не увижу подобное зрелище, но, увы, то же самое случилось сорок лет спустя на концерте такой же печальной и незаменимой Эми Уайнхаус. Если бы я придумал гимн для Эвы и сделал его таким же, какой «Over the Rainbow» стала для Джуди, я смог бы раскрыть ее историю в музыкальном плане. В тот же день я написал медленное танго для «Don’t Cry for Me Argentina».

Но сама композиция не была решением проблемы. Нужен был драматическией контекст. Тим предложил сцену, в которой Хуан Перон, уже будучи президентом Аргентины, обращается к народу с балкона Касы Росада, розового дома президента в Буэнос-Айресе, а Эва стоит рядом с ним уже в качестве первой леди. Что, если переделать сцену так, чтобы она не была рядом с ним с самого начала? Перон произносит торжественную речь, но толпа требует Эвиту и скандирует ее имя. И она, как настоящая звезда, выходит на балкон, чтобы обратиться к людям. Эта речь должна была стать ее гимном, ее циничным любовным посланием народу. В конце шоу этот гимн становится ее последним обращением к аргентинцам. Он должен был вернуться, чтобы уничтожить ее, как «Over the Rainbow» уничтожила Джуди. Я чувствовал, что сцена с балконом настолько сильная, что на ней должен закончиться первый акт, но задумка не удалась.

ВСЕ ЭТИ ИДЕИ БЫЛИ ХОРОШИ, но что Тиму было делать с ними? Я чувствовал себя как будто на прослушивании, когда впервые играл ему композицию в нашем шикарном номере в L’Hôtel du Palais. Из окна я видел безжалостный Атлантический океан, трепавший слегка печальный серый променад. Этот пейзаж чем-то напоминал мою карьеру. Но Тиму понравился гимн. Я снова почувствовал себя уверенно, и все вернулось на круги своя. На набережной мы нашли симпатичное кафе с пинболом, где часто зависали. Там подавали простую французскую еду, которую сейчас вы уже нигде не найдете. За одним из обедов в кафе стояло неловкое молчание. Все, казалось, наблюдали за мной, пока я просматривал меню дня. В нем появилось новое блюдо: «cuisses des fourmis». Завсегдатаи знали, что, чем более необычным кажется блюдо, тем больше вероятность, что я его закажу. И, конечно же, я не смог обойти вниманием «cuisses des fourmis». Все задержали дыхание, а затем воздух разразился смехом, даже аплодисментами. «Cuisses des fourmis» оказалось «муравьиными бедрышками».