Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Два часа спустя, у Розуа вышла схватка с Фортэном, который схватил его за горло и чуть было не задушил. По окончании обеда они оба вышли как бы для того, чтобы драться на дуэли, но Розуа, будучи вдобавок ко всем своим достоинствам еще и трусом, убежал.

Фортэн потом жаловался на Розуа маркизу; аббат и Сен-Поль были призваны в свидетели и, после долгого разбирательства маркиз решил отослать и Розуа и Фортэна, о чем вечером мне и сообщил. Жаль бедного Фортэна, но Розуа давно следовало бы прогнать.

Воскресенье, 14.

Мы были при дворе; видел Алексея Орлова, покорителя Крыма. Очень красивый человек, напоминающий бога Марса: физиономия его столь же благородна, сколь приятна.

Обедали по обыкновению у Лясси. Там я видел г. Нормандеца [23] Впоследствии был испанским послом в России, а потом сошел с ума. , секретаря посольства, только позавчера вернувшегося в Петербург. Это очень милый малый, простой и любезный. Он рассказывал о неудаче, постигшей Фальконэ [24] Французский скульптор, строивший памятник Петру I. при литье статуи Петра I. Не согласившись поручить это литье страссбургскому литейщику, Фальконэ взялся отлить сам, и хотя употребил на это четырьмя тысячами ливров металла больше, чем считал нужным, но голова статуи все-таки не вышла. Говорят, растопленная масса вытекала через какую-то незамеченную щель в воронке. Фальконэ и многие из присутствовавших были слегка обожжены; но он и без того, я думаю, чувствовал себя плохо благодаря этой неудаче. Полагают, впрочем, что голову можно будет приделать после. А другие говорили, что не только голова Петра не вышла, но также и голова лошади. Теперь это еще трудно знать наверное.

Среда, 20.

Сегодня утром Порталис пришел звать меня гулять. Мы вышли в четверть девятого и прошли до какого-то монастыря за городом. Погода была удивительная — сухо и прохладно, как у нас во Франции, в начале ноября. Дорогою мы говорили о здешнем обществе. Порталис, совершенно справедливо, считает его неустановившимся и вместе с тем надоедливо требовательным; у Шуваловых, например, надо или бывать всякий день, или уж поссориться. Затем Порталис рассказывал мне о своих любовных похождениях и о стычках в Америке с графом Гамильтоном и неким Калльер-де-ля-Туром, которые, нося мундир, занимались торговлею. Он дрался с обоими и писал об этом в иностранных газетах, в январе 1774 г. Потом он рассказывал о русском враче Соболинским (Sobolinski), очень хорошим натуралистом, с которым встретился в Любеке.

Между прочим, Порталис сообщил, что здесь есть одна дама или девица, желающая попасть на содержание к маркизу (!). Он обещает свести меня к ней и к другим (!!), но одного, потому что Пюнсегюра он считает слишком гордым.

Больше ничего интересного не произошло. За ужином был у нас барон Нолькен.

С 24 по 29.

В половине четвертого мы выехали в Ярославль, за 280 верст от Москвы. Я не описываю этого путешествия, которому вел особый дневник [25] К сожалению этот дневник, кажется, потерян. .

Воскресенье, 1 октября.

Сегодня большой бал при дворе по поводу рождения Наследника. Императрица, однакож, не выходила, она нездорова. Я не танцовал и ушел раньше конца бала.

Вторник, 3.

День коронации. Опять большой бал и опять Императрица на нем не присутствовала по нездоровью. У нее лихорадка. Обедали мы у вице-канцлера графа Остермана. Вечером, на балу, маркиз играл в карты с великой княгиней, потом был ужин.

Пятница, 6.

Маркиз катался верхом с Лясси и обедал у него, а вернувшись сказал, что мой ярославский дневник очень нравится всем, кроме барона Нолькена (Nolken) [26] Шведского посланника. , который хотя и хвалил этот дневник, но заметил, что ему было бы приятнее, еслиб там не упоминалось об нем. Никто, впрочем, не нашел в этом упоминании ничего обидного.

Маркиз советовал мне повидаться с Лясси, что я тотчас и сделал. Лясси прекрасно меня принял и очень смеялся над огорчением барона Нолькена, которому не советовал ничего говорить по этому поводу, надеясь, что обида пройдет сама собой. Меня это положительно рассердило: неужели нельзя пошутить, чтобы шутку сейчас же не приняли всерьез и не заподозрили в вас желание написать эпиграмму? Я уже дорогою составил себе мнение об Нолькене; он слабохарактерен, мелочен и подозрителен. Теперь это мнение подтвердилось.

Воскресенье, 8.

Утром — большой выход при дворе и целование руки Императрицы. Вечером — музыка и карточная игра. Маркиз играл с Императрицей.