Рудольф Ветишка - Прыжок во тьму

Нелегко человеку, когда у него за спиной несколько предателей, особенно такой матерый агент гестапо, каким был Фиала. И то, что многие товарищи не знали его подлинного имени, не знали, о ком, собственно, идет речь, представляло особую опасность.

На протяжении двух недель меня возили из Панкраца во дворец Печена, минуя «четырехсотку», на допрос. Однажды я спросил Смолу, почему они так делают. Он ответил, что гестаповцы хотят полностью изолировать меня и не допустить контакта с арестованными.

Позднее, как и других заключенных, меня сначала заводили в «биограф», где узники ждали вызова на допрос. Они сидели на скамьях, глядя в затылок друг другу. Не разрешалось даже пошевельнуться. Руки положено было держать на коленях и смотреть перед собой.

Наручники с меня не снимали, садиться на скамью не разрешали. Меня ставили в нишу стены спиной к остальным, так что я никого не видел. Только по вызовам на допрос я мог догадаться, с кем находился в помещении. Горе тому, кто шевельнется и попытается что-нибудь прошептать соседу. Его или избивали, или заставляли по нескольку часов стоять у стены с поднятыми руками, делать приседания до потери сознания; об ударах и пинках, которые при этом на него сыпались, я уже не говорю. Гестаповцы имели большой опыт в истязании людей. Конкаржем здесь был Мирек Крайзл. Во дворце Печека ему разрешалось вольное хождение, и когда он увидел меня, то сумел сделать так, что мы обменялись несколькими словами.

— Нужно немедленно сообщить на волю, — сказал я, как только представилась возможность, — что Войта, Рихард, Иван, Тонда, Ладя, Ярка, Калина — один и тот же человек, агент гестапо Фиала, которого необходимо обезвредить.

— Попытаюсь передать это через жену.

Позднее он сообщил об этом заключенным, поскольку имел возможность с ними разговаривать. Давал он также советы, как вести себя на допросах.

С помощью Мирека я намеревался создать в тюрьме организацию, это помешал мне осуществить один стражник — старый матерый полицейский. Он, видимо, что-то почуял, и лишил меня возможности встречаться с Миреком.

Мирен Крайзл проделал большую работу, оказывая помощь заключенным. А это было нелегко. Требовались не только смекалка и умение, но и добросовестность. Он умер от тифа в Терезине в дни освобождения.

Допросы продолжались. Гестапо прилагало все усилия к тому, чтобы не только сломить меня, но и скомпрометировать в глазах товарищей. Этот метод они применяли при допросах всех руководящих товарищей. Что это так, я убедился во время одного из очередных допросов. На этот раз меня допрашивали в секции гестапо по борьбе с парашютистами все сотрудники штаба.

Они хотели знать, как мы были вооружены, сколько человек прилетело, на каком самолете, какими деньгами нас снабдили. Но особенно они хотели узнать шифровальный ключ и задачи, поставленные перед нами.

Я решительно отвергал все обвинения, как и все попытки гестаповцев склонить меня к сотрудничеству с ними. Посыпался обычный град ругательств и, как всегда, прозвучала угроза:

— Все же добьешься петли!

— Ничего другого я от вас и не жду.

Зандер вскочил и прорычал:

— Ты неисправимый болван!

— Лучше быть болваном, чем предателем. Я уже несколько раз говорил вам, что я честно жил и боролся, так же честно, как солдат, я и умру.

— Мы не доставим тебе этой радости! Ты хочешь честно умереть! — кричал гестаповец Вильке. — Мы вам устроим такое, что и спустя десять лет после войны вы будете убивать друг друга!

— На это у вас уже не остается времени.

С той поры начался ад: допрос следовал за допросом. Завязался неравный бой. Лишь то обстоятельство, что я был арестован последним, облегчало мое положение и дало мне возможность попытаться понять, кто виновен в аресте некоторых товарищей. Я стремился сохранить то, что еще было возможно. Приходилось порой идти на риск.

Устроили мне очную ставку с товарищем Волейниковой [45] Мария Волейникова была инструктором III подпольного ЦК в горной части Жижкова. Там была создана крепкая группа из 30 человек. — Прим. авт. .

«Почему она тут, когда была арестована? Кто ее выдал? Конечно, не кто иной, как Тонда».

У Волейниковой мы были с ним вместе. Тонда тогда расспрашивал ее о своей жене. Он хотел знать, что с ней. Волейникова сказала, что она в концлагере. Помнится, что назвала Равенсбруг. Товарищ Волейникова снабжала нас продовольственными карточками и передавала ценную информацию об организации в Жижкове. Она рассказала нам о казни товарища Волейника.