Питер Мейл - Мои двадцать пять лет в Провансе

Чем дальше мы отъезжали от Экса, тем больше расступались облака, открывая голубое небо. Солнце еще пряталось, но день становился приятнее, а пейзаж постепенно менялся. Раскинувшиеся просторы были красивы и довольно безлюдны. Виноградников и полей подсолнухов явно было больше, чем зданий, но те домики, что попадались нам на глаза, казались очаровательными – древние камни, поблекшая черепица, как правило скрытая под сенью нескольких древних платанов или аллей кипарисов. Как мы узнали позже, это был типичный провансальский пейзаж. Мы полюбили его тогда и любим до сих пор.

Время от времени пустые поля сменялись деревнями с башенкой церкви, возвышающейся над разбросанными в беспорядке каменными домами. В верхних окнах некоторых из них было вывешено на просушку белье, и мы решили, что это хороший знак: значит, местные, которые всегда умеют предсказывать погоду, ждут солнца. И точно, как только мы въехали в Природный региональный парк Люберон (так он был обозначен на карте), солнце вышло из-за облаков, яркое и радостное, и сразу же все вокруг стало ясным и четко очерченным, словно кто-то выгравировал окружающий пейзаж на фоне неба. Казалось, серые, дождливые дни в Ницце остались на другой планете.

Теперь вдалеке уже виднелся Люберон. Длинный и низкий горный массив больше не казался нам особенно скалистым и страшным. Это были вполне подходящие горы. Через них даже была проложена дорога, которая, судя по всему, шла по всей их протяженности, от южной стороны, где находились мы, до северной. Мы поехали по ней, оставив позади деревню Лурмарен, и оказалось, что это единственный ровный участок бетонки на несколько миль. Потом начались повороты. Впервые в жизни меня укачало в машине. А что еще хуже, дорога была узкая, часто с отвесной скалой по одну сторону и крутым обрывом по другую. Появились встречные машины. От мотоциклов еще удавалось увернуться, хотя они мчались как по гоночной трассе, но другие машины могли проехать лишь в том случае, если мы почти вплотную прижимались к скале. Труднее всего было избежать столкновения с трейлерами и «домами на колесах», особенно на поворотах. Наша машина почти царапала камень. Животы у нас втягивались, дыхание останавливалось. Дженни предусмотрительно зажмуривала глаза.

Легче стало, когда дорога выровнялась и расширилась, а указатель сообщил, что впереди нас ждет аванпост цивилизации – деревня Боньё. Оказалось, что эта деревня похожа на те, что обычно изображают на открытках, – приютившаяся на холме и с видами на долину, которая простирается миль на десять. Мы вновь стали исследовать карту в поисках следующей остановки, и наше внимание привлекло набранное жирным шрифтом название: «Деревня де Бори». «Что это за Бори? – подумали мы. – Члены небольшой привилегированной касты, которым разрешается иметь собственную деревню? А может, это убежище для редких горных животных? Или в наш свободный век там расположилась колония нудистов?» Мы решили проверить.

Когда наконец мы добрались до деревни, нудистов в ней не обнаружилось. Зато мы увидели несколько удивительных небольших зданий, построенных из шестидюймовых плит местного известняка без использования бетона. Это-то и были «бори», всего двадцать восемь домов. Их построили в XVIII и XIX веках, и они немного походили на гигантские ульи. Здесь были загоны для овец, пекарни, домики для выращивания тутового шелкопряда, сараи, амбары – необходимые постройки той эпохи, и все в ухоженном состоянии.

Как всегда бывает после погружения в историю, нам захотелось чего-то нового. К счастью, проехав еще немного вверх по дороге, мы увидели деревню Горд. Сегодня этот городок – образец сельской модернизации с хорошими гостиницами и ресторанами, бутиками и, особенно в летние месяцы, постоянным потоком туристов. Однако в те годы это была сонная деревня, почти пустынная, поразительно красивая; она напоминала выполненные в камне декорации для кинофильма.

Горд известен с 1031 года, и, проходя по его главной площади, мы легко представляли себе, каким он был тогда, – в нем не многое изменилось. Столетия пребывания под южным солнцем оставили свой след на цвете зданий, сделав их нежно-медовыми. Столетия мистралей – ветров, которые время от времени проносятся по Провансу, – отшлифовали камни. Вдобавок к прелестям наступающего вечера на краю площади мы увидели кафе.

Мы сидели на террасе, с которой открывался вид на окружающие просторы, и, думается, в этот момент к нам обоим пришло желание перемен. «Как хорошо было бы здесь жить», – подумали мы. За долгие годы мы отработали свое в офисах Нью-Йорка и Лондона, и нам хотелось более простой и солнечной жизни.