Игорь Мартьянов - Слово солдата

Черноволосый, темнолицый, с горбинкой на носу, Яков был похож на горца. В отряде его называли черкесом, хотя он был белорусом с Витебщины. Под стать его внешности был и характер — вспыльчивый, темпераментный.

Он полз, укрываясь в складках земли, играя со смертью в прятки. Пули проносились рядом и чудом не задевали его. Добравшись до дзота и выбрав удобный момент, Дегтярев метнул одну за другой две гранаты прямо в амбразуру. Пулемет умолк. Через несколько минут отряд ворвался в деревню Паперино, где уже шел бой.

В ту же ночь 5-й и 7-й отряды точно в назначенное время одновременно поднялись в атаку. Не более чем в четырехстах метрах от них проходил большак Ушачи — Кубличи, а перед дорогой, правее Паперино, протянулись немецкие окопы. В темноте отрядам удалось незаметно подойти поближе, и гитлеровцы увидели партизан лишь тогда, когда они уже навалились на них. Бой был коротким. Застигнутые врасплох, гитлеровцы думали только о спасении и бросились бежать. Но в некоторых местах все-таки возникали стычки. Вот командир взвода Сергей Толкачев короткой автоматной очередью свалил фашистского лейтенанта, но в тот же миг за его спиной блеснуло лезвие немецкого штыка. И не видать бы Сергею утренней зари, если бы партизан Илья Гробовяк не уложил прикладом верзилу-солдата рядом с лейтенантом.

Перепрыгивая через окопы, партизаны устремились дальше и увидели на большаке немецкие полевые кухни, от которых, бросая котелки, во все стороны разбегались солдаты. Судя по тому, что ужин был приготовлен в такое позднее время, можно было предположить, что эта часть совсем недавно прибыла сюда.

Некоторые партизаны успели перекусить на ходу за счет третьего рейха.

Когда группа прорыва пошла на штурм, обозы с ранеными и население выдвинулись из глубины леса на его окраину. С ними шли разрозненные партизанские отряды и группы из некоторых бригад.

Радисту Николаю Васильеву, как обычно, было приказано идти во второй колонне. И теперь он шагал вместе со мной к опушке леса. На широком ремне через плечо висела рация, уложенная в брезентовый чехол, которую он берег пуще глаза. Николай с любопытством поглядывал на мой увесистый вещмешок и, наконец не выдержав, спросил:

— Что там у тебя?

И когда узнал, что я несу весь собранный материал о боевых действиях бригады за последние два года, мой дневник, неиспользованные статьи, заметки и подшивку нашей газеты, то есть весь архив редакции, он громко рассмеялся и сказал:

— Ну, знаешь, если фашисты захватят нас с твоей писаниной, то тебя сожгут живьем, а меня за компанию повесят.

— Не сожгут и не повесят, — сказал я. — Просто не успеют: там, поверх писанины, привязана граната — надежная, на крайний случай.

— Тогда не успеют, все правильно, — согласился он и снова рассмеялся.

Несмотря на тяжеловатый взгляд своих серых глаз, Васильев был чудесный парень, веселый, отзывчивый, смелый и очень воинственный. Если бы он не стал радистом, то из него мог бы получиться хороший командир. В боевой обстановке он всегда рвался вперед и его всегда приходилось сдерживать. И сегодня, зная его нрав, комиссар бригады напомнил ему еще раз:

— Не высовывайся вперед, береги рацию, сохрани во что бы то ни стало.

Но Николай и сам прекрасно понимал всю ценность своей ноши и берег ее больше жизни. Он принадлежал к той категории радистов, о которых говорят, что они в голодовку последний сухарь отдадут за дополнительное питание для рации, а в бою прикроют ее собственным телом.

В бригаду Васильев пришел в ноябре 1942 года. А до этого работал в Центральном штабе партизанского движения радистом. Больших трудов и настойчивости стоило ему добиться разрешения на отправку в партизанский отряд.

Николай вел на поводу породистого белого коня — рослого, с широкой грудью и точеными ногами, подарок комбрига Шлапакова перед его вылетом в советский тыл.

Белый конь далеко был виден даже в темноте, и нам пришлось остановиться, не доходя до опушки леса, где с каждой минутой накапливалось все больше людей. Они стояли тихо, вслушиваясь в ночную тишину. Но вот впереди на поле раздался сплошной треск выстрелов, застучали пулеметы и вслед за этим послышалось: «Ура-а-а!» Лес ожил, все двинулись вперед. Но через несколько минут артиллерийский огонь обрушился на лесной массив, засвистели пули крупнокалиберных пулеметов. Толпы людей с криком хлынули назад. Многие, спасаясь от осколков и пуль, ложились на землю, на них натыкались другие. Кони шарахались в стороны, вставали на дыбы и, дико всхрапывая, ломая оглобли, прыжками выбирались из месива человеческих тел. С грохотом рвались снаряды, кругом раздавались вопли и крики о помощи.