Марк Лебуше: Бах

Реформатор считал, что прославление Бога не должно ограничиться только церковью или приходом: хоралы заполняют собой всю жизнь; их называли «околоплодными водами» умозрительного мира Лютера. Хорал отбивает время на городской сторожевой башне, словно куранты; дети распевают его на улице, чтобы собрать несколько грошей… А главное — хоралы поют в семье, в домашнем кругу: семья, ячейка общества, по сути является домашней церковью во главе с отцом семейства. Во время больших семейных собраний Бахи обычно пели сначала все вместе хорал, прежде чем перейти к светской музыке. В серые будни, в дни суровых испытаний регулярное исполнение музыкальных произведений этого жанра задавало строгий тон. Возможно, так было и у Бахов в Ордруфе. Хотя это не был дом пастора в строгом смысле слова, Жозеф Рован хорошо описывает этот столп немецкой культуры, тесно связанный с приходом:

«Церковное пение, хорал, исполняемый общиной, и, следовательно, музыкальная культура играли наиважнейшую роль в каждом приходе, как считал Лютер, сам бывший вдохновенным поэтом и музыкантом. На протяжении трёх веков большая часть немецкой интеллигенции будет происходить из protestantisches Pfarrhaus. Рвение и узость взглядов, солидный багаж гуманитарной культуры, употреблённый почти исключительно на религиозные цели, пристрастие к дисциплине и хорошо выполненной работе в сочетании с нежностью, которая звучит в большинстве песен и стихов Лютера, страсть к познанию, но также нетерпимость вкупе со спартанским и пуританским представлением о жизни — с такими добродетелями и недостатками «дом пастора» становился питательной средой для протестантской нации».

Лютер задал тон, и стали множиться сочинения и вариации хоралов, а также печатные сборники для церковных и домашних нужд, получившие широкое распространение. Музыканты Шютцы, Букстехуде, Пахельбели и, конечно же, Бахи — участвовали в этом процессе, высоко ценили эту музыкальную форму и придали ей размах. Хотя хорал обычно исполняют под самый простой аккомпанемент, из него можно сделать фугу, его можно украсить, ввести в кантату или представление страстей Христовых, развернувшись во всю ширь.

Усевшись за органом в Ордруфе в первое воскресенье церковного года, Иоганн Кристоф не мог играть что пожелает: он должен сначала сыграть вступление к тщательно выбранному хоралу, чтобы задать тон и сопровождать пение верующих. Таким образом будет задан ритм молитвам и подготовлена проповедь пастора — долгое поучение на основе библейских текстов.

Какая приятная неожиданность! В столь строгой обстановке Иоганн Себастьян выказывает подлинную тягу к музыке. Неудержимую тягу, о чём говорит такая история, вошедшая в легенду:

«Любовь и склонность к музыке исключительным образом проявлялись в маленьком Себастьяне уже в младенческие годы. Музыкальные пьесы, которые преподал ему брат, он за короткое время изучил в совершенстве. У брата его был целый том нот с произведениями самых знаменитых в то время авторов — Фробергера, Керля, Пахельбеля, который он неизвестно по какой причине не давал в руки Себастьяну, несмотря на все его просьбы. Жажда знаний толкнула Себастьяна на невинный обман. Книга хранилась в шкафу, закрытом лишь решетчатой дверцей. Переплетена она была не твёрдым картоном, а обычной бумагой. Однажды ночью, когда все спали, Себастьян протянул свою ручонку сквозь решётку, достал нужный том, свернул его, что было легко из-за бумажного переплёта, и вытащил из шкафа. Он переписал для себя всю книгу при лунном свете, так как у него не было под рукой даже лампы. Через шесть месяцев страстно желаемая музыкальная добыча уже благополучно была в его руках. Тайно, с жадным нетерпением, он стремился использовать малейшую возможность для своей работы, но, к величайшему его огорчению, брат застал его на месте преступления и жестокосердно отобрал копию, изготовленную ценой стольких трудов. Представьте себе купца, корабль которого с товарами на 100 тысяч талеров затонул в перуанских водах, и вы составите себе живое понятие о том, как сожалел наш маленький Себастьян о своей потере. Книгу он получил обратно только после смерти брата».

Этот рассказ из «Некролога», составленного Карлом Филиппом Эмануэлем, сыном Иоганна Себастьяна Баха, вместе с одним из учеников своего отца — Иоганном Фридрихом Агриколой, конечно, в каком-то смысле является красивой легендой: в мальчике уже угадывается будущий великий композитор; он способен творить чудеса ради своей «исключительной любви к музыке» и проявляет незаурядные способности к её усвоению. Он дерзок и бесстрашно нарушает семейные запреты, чтобы предаться этому ненаказуемому греху — переписыванию нот, как другие позже будут воровать книги из библиотек… Впрочем, похожий эпизод есть в биографии его современника Генделя, но в его случае в исторической достоверности рассказа можно усомниться: несмотря на противодействие со стороны отца, который предпочёл бы, чтобы сын стал юристом, а не музыкантом, юный Георг Фридрих своевольничал и по ночам тайком играл на клавикордах… В конце концов семья отступила перед таким упорством.